На какое-то мгновение Айзенменгер заблудился в лабиринте велеречивых оборотов декана, и во время наступившей паузы профессор Гамильтон-Бейли нашел в себе силы вновь включиться в разговор:

— Происхождение анатомических препаратов удостоверено официально, их экспонирование задокументировано и санкционировано авторитетными инстанциями, и точно так же мы не можем допустить каких-либо фальсификаций в отношении гистопатологических препаратов.

Декан Шлемм улыбнулся коллеге, довольный, что наконец-то сражается не в одиночку.

— Совершенно верно, — подхватил он. — Для того чтобы начать проверку анатомических экспонатов, я распоряжусь передать вам всю соответствующую документацию в течение четырех недель.

При этих словах декан просиял, и его радость тут же нашла отражение в утонченных чертах лица профессора анатомии. Вдоволь насладившись моментом триумфа, они оба выжидательно уставились на своего младшего коллегу.

Предъявленное ему требование было не совсем справедливым, и оба сознавали это не хуже Айзенменгера. Анатомических экспонатов имелось менее четверти от общего количества, и многие из них представляли собой просто муляжи. Во всяком случае, ни одно тело, предназначенное для препарирования в отделении анатомии, не поступало без полной документации, составленной в соответствии с Анатомическим актом. Что же касается объектов, демонстрирующих патологические отклонения, то они оказывались в музее самыми разными путями. Не желая обманывать самого себя, Айзенменгер вынужден был признать, что предпочитает закрывать глаза на то, каким образом попала в стеклянные банки большая часть этих экзотических предметов.

— Это будет очень трудно… — начал он. Если он хотел, чтобы его собеседники помогли ему развить эту мысль, то его ждало разочарование.

— Конечно, — изрек декан, в то время как профессор анатомии лишь улыбнулся.

«Никто не сможет упрекнуть меня в недостатке упорства», — подумал Айзенменгер, решившись на вторую попытку, которая, однако, оказалась еще менее успешной.

— …и может потребовать много времени…

На этот раз ответом ему было лишь настороженное молчание, прервать которое настойчиво предлагалось ему самому. Наконец декан вкрадчиво спросил:

— Стало быть, вы хотите приступить к работе безотлагательно?

На мгновение Айзенменгера охватила бессильная ярость, грозившая лишить его самообладания и выплеснуться наружу во взгляде или даже голосе, но ему все же удалось подавить вспышку гнева. Какой смысл? У него не было ни малейшего шанса что-то изменить. В медицинской школе, в сложной, разветвленной и до конца не понятной иерархической системе управления ею, он был лишь маленьким хрупким винтиком, на который ничего не стоило случайно — или не случайно — наступить и раздавить. Поэтому он нуждался в покровительстве таких влиятельных лиц, как Шлемм и Гамильтон-Бейли, хотя сам Айзенменгер, разумеется, не включил бы их в десятку людей, с которыми захотел бы оказаться на необитаемом острове, — вряд ли они попали бы даже в первые пять миллиардов.

Сейчас Айзенменгера просто-напросто взяли за горло, и все трое прекрасно это понимали.