Впрочем большая часть русских уже поднялась на ноги и взялась за оружие. Завязалась жаркая рукопашная схватка. Редко уже слышались выстрелы пищалей и аркебуз, дрались большею частью мечами, копьями и топорами; звенело железо, стучали и трещали древка. Ругались и хрипели рыцари и кнехты, не отставали от них ополченцы; горожане и осаждающие, разя друг друга, падали замертво под копыта коней. Стенали раненые, призывая на помощь Христа и всех святых. В темноте, в ужасающей сумятице боя, в шуме и неразберихе, то тут, то там русский погибал от руки русского, немец от руки немца. В страшном месиве убитых и раненых ворочались окровавленные лошади. Схватка была такая жестокая, каких, пожалуй, под стенами Таллина еще и не случалось…

Гавриил сражался в первом ряду русских, его меч раз за разом обрушивался на вражеских всадников и всякий раз находил свою жертву. С рассеченными или пробитыми латами, брызгая кровью, вываливались рыцари из седел. Но их место занимали новые рыцари, вздымали над головами свои красные от крови флажки. Поспевали за рыцарями оруженосцы. Всюду стучали мечи и топоры, пробивая доспехи. Ржали лошади, унося в белую от снега ночь своих убитых седоков…

Гавриил посылал коня то к одной группе дерущихся, то к другой. Он искал Иво Шенкенберга. Но, увы, нигде того не находил. В одном из немецких рыцарей, на котором был дорогой стальной шлем с серебрением и красными перьями и который бился, как лев, впереди немецкого отряда, Гавриил, как ему показалось, узнал Каспара фон Мённикхузена и старался держаться от него в стороне. У Гавриила рука бы не поднялась на отца Агнес. Однако рыцарь как будто преследовал его, выделив для себя среди других воинов. Напрасно Гавриил отступил к палаткам, напрасно вклинился в толпу шведских стрелков и как бы закрылся ими — рыцарь пробил себе дорогу в гуще пеших воинов и стремительно обрушился на Гавриила.

— Остановись, рыцарь фон Мённикхузен! — крикнул Гавриил по-немецки, отражая при этом мечом очередной ужасный удар. — Я не хочу твоей смерти!

— А я не хочу жить! — сказал Мённикхузен, поднимая тяжелый клинок для нового удара.

— Беги, рыцарь!.. — настойчиво продолжал Гавриил. — Ты видишь, что ваша вылазка не удалась и воинов ваших все меньше! Ты знаешь, что не можешь меня одолеть. Ты хочешь быть плененным?

Но Мённикхузен все наседал, и только на пределе сил князь Гавриил сдерживал его удары.

Воскликнул рыцарь:

— Пленить здесь могут только мертвое тело мое!..

— Беги, — уговаривал Гавриил, — и живи, рыцарь, на радость своей единственной дочери!

— У меня уже нет дочери!.. — гневно сверкнул глазами фон Мённикхузен.

— Как нет? — опешивший от слов рыцаря Гавриил едва не пропустил удар.

— И какое тебе дело до моей дочери? — недоумевал рыцарь и всматривался в своего противника. — Я не вижу твоего лица… Но ты, наверное, какой-нибудь предатель из наших же. Переметнулся, продался!.. Постой-ка! Я понял: ты хочешь меня уговорить и этим спасти свою жалкую жизнь, но ты погибнешь от моей руки.

С очень большим трудом отбивался Гавриил от яростных ударов противника, но сам он не отвечал выпадами, хотя не раз уж мог поразить Мённикхузена. Он решил утомить старого рыцаря и взять его живым в плен. А судьба распорядилась иначе. Лик луны на миг показался из-за туч. Свет ночного светила отразился от снега. Какой-то стрелок, что был недалеко от сражающихся, вскинул свою пищаль, и раздался выстрел…