– Ты упорный, – сказал я с невольным уважением. – Но извини, я закончил и ухожу…

И в этот момент уродец издал шипящий звук – гораздо более осмысленный, чем недавнее рычание.

В следующий миг стены лаборатории вспыхнули белой огненной сеткой. И та стала стремительно сжиматься, приближаясь ко мне!

Я не знал, что это такое. Подобных рун мы не изучали.

В одном я был уверен точно – касаться этой пылающей сетки я не хочу. Не потому, что умру. Более вероятно, что буду валяться на полу, крича от боли, пока не вернется доктор Ирбран.

Я вытащил из памяти руну, которую не собирался использовать никогда. Влил в нее столько времени, сколько она захотела. И бросил себе под ноги.

Тварь разочарованно взвыла, когда я исчез из лаборатории. Впрочем, возможно, это взвыл я, представляя все последствия.

Моросил дождь. Я стоял на площади Великой Любви, в той самой точке, которую давно наметил – на тот случай, если использую руну, которую использовать не собирался.

Основное преимущество этой точки было в том, что там никого другого и быть не могло. Это была спина вздыбленной лошади без седока. Ненастоящей, конечно, части памятника – Темный Властелин стоял на гранитном постаменте, держа лошадь под уздцы. Властелин был высечен из мрамора, а вот его лошадь, по непонятной прихоти скульптора, отлита из чугуна.

Чугун под дождем куда более скользкий, чем мрамор.

Я поскользнулся и упал, оседлав чугунную лошадку. С одной стороны – повезло, не навернулся с двухметровой высоты на постамент и еще дальше, на мостовую. С другой… с другой, будь я девушкой, было бы легче.

А еще по площади, с которой ночь и дождь разогнали всех прохожих, шел гвардейский патруль!

Не знаю уж, существует ли в законах наказание за то, что я сел верхом на чугунную лошадь нашего доброго правителя. Вполне может быть! Например, это можно подвести под «пытался незаконно занять место Темного Властелина».

Поэтому я, постаравшись забыть об отбитых частях тела, соскользнул с лошади на постамент и замер, схватившись за мраморную руку. По лицу статуи стекала вода – казалось, что Властелин плачет. Я стоял, глядя ему в лицо.

– Эй, ты! – Гвардейцы наконец-то подняли головы и увидели меня.

Я медленно опустил взгляд. И придал лицу все возможное смущение.

– Простите… да живет вечно незаменимый и вездесущий!

Спрыгнув на мостовую, я замер перед гвардейцами, не делая никаких попыток убежать. Трое гвардейцев в симпатичных голубых мундирах растерянно смотрели на меня. Наконец старший опомнился.

– Живет вечно. Ты что там делал, парень?

Ох, как же я порадовался слову «парень»!

Не мужчина, не старикан. Парень!

– Простите, наверное, это дерзость… – Я опустил голову. – Я… мне захотелось дотронуться до Властелина. Пожать ему руку.

Гвардейцы ошалело смотрели на меня.

– Ты совсем ку-ку? – спросил старший, расслабляясь. – Это статуя, дружок!

– Понимаю, – ответил я, насупившись. – А самому Властелину руку пожать у меня шансов нет.

Гвардейцы переглянулись. Посмотрели на статую. Следов вандализма не наблюдалось.

– Задержим? – спросил старшего один.

Старший задумчиво смотрел на меня. Я понимал, о чем он думает. Вернуться в отделение… посидеть в теплом и сухом помещении, попивая горячий чай, пока мне оформляют привод за хулиганство. Потом старший сказал: