— Когда-то ты говорил мне, что истинное познание не может препятствовать никакому аффекту и что наш единственный способ освободиться от аффекта — это обратить в аффект сам разум.

— Ага, думаю, я понял, что ты подразумеваешь: что я настолько трансформировал рассудок, что по временам он неотличим от безрассудства.

— Именно так. Я заметил, что твой гнев и неуравновешенные обвинения проявляются только тогда, когда что-то грозит здравому смыслу.

— И свободе, — добавил Бенто.

Франку мгновение помедлил, тщательно подбирая слова:

— Если так подумать, был еще один момент, когда я заметил, что в тебе бушуют страсти, — когда мы обсуждали положение и права женщин. Мне кажется, что твоим аргументам, доказывающим недоразвитость женского разума, недостает твоей обычной строгости. Например, ты утверждал, что женщины никогда не делили с мужчинами власть, игнорируя существование могущественных монархинь — например, Клеопатры Египетской, Елизаветы Английской, Изабеллы Испанской и…

— Да-да, однако наше сегодняшнее время драгоценно, и мы не можем заниматься всеми вопросами сразу. Давай обратимся к рассудку и свободе. Я сейчас совершенно не склонен говорить о женщинах.

— Но ты, по крайней мере, согласишься с тем, что это еще одна сфера, которую надо рассмотреть в будущем?

— Возможно. Я не уверен.

— Тогда просто позволь мне последний комментарий, и мы перейдем к другим темам, — не ожидая ответа, Франку поспешил продолжить: — Очевидно, что у тебя и меня очень разное отношение к женщинам, и я думаю, что понимаю здесь причинную связь. Тебе интересно?

— Мне должно бы быть интересно, но почему-то мне не очень хочется дослушивать до конца.

— Ну, я все равно продолжу — всего минутку. Думаю, это результат нашего разного опыта с женщинами. У меня были очень нежные отношения с матерью, а теперь — с женой и дочерью, и моя догадка состоит в том, что твое отношение к женскому полу отрицательно по необходимости — из-за твоих прежних контактов с ним. Из того, что ты мне рассказывал, твой опыт довольно мрачен: мать умерла, когда ты был совсем маленьким, умерли и твои последующие «матери» — старшая сестра и мачеха. Вся община знает о том, как резко тебя отвергла оставшаяся сестра, Ребекка. Я слыхал, она подала прошение, опротестовывающее отцовское завещание, чтобы ты не получил его состояние. А потом еще Клара Мария — единственная женщина, которую ты любил, а она ранила тебя, выбрав другого. Помимо нее, я ни разу не слышал, чтобы ты упоминал о каком-то положительном опыте с женщинами.

Бенто продолжал молчать, несколько раз кивнул, медленно переваривая слова Франку, а потом проговорил:

— А теперь — к другим темам. Прежде всего есть кое-что, чего я тебе не сказал, и это — как сильно я восхищаюсь твоим мужеством: открыто заговорить со своей конгрегацией, призывая к умеренности. Твое публичное противостояние рабби Абоабу основано на том, что я называю «адекватными» идеями — движимыми рассудком, а не аффектами. Я бы также хотел побольше услышать о том, как ты представляешь себе новый иудаизм, который надеешься создать. Прежде я бы отклонил эту дискуссию.