— Как и Чемберлен, я чрезвычайно восхищаюсь Иисусом. Чемберлен называет его нравственным гением. Он обладал великой силой и мужеством, но, к несчастью, его учения были евреизированы Павлом, который превратил Иисуса в страдальца, человека робкого. В каждой христианской церкви есть картина или витраж с изображением распятия Иисуса. Ни в одной из них нет изображений могучего и мужественного Иисуса — Иисуса, который осмелился бросить вызов испорченным раввинам, Иисуса, который одной рукою вышвырнул из храма менял!
— Так, значит, Чемберлен видит Иисуса-льва, а не Иисуса-агнца?
— Да, — поддержал приободрившийся Розенберг. — Чемберлен говорит, что это трагедия — то, что Иисус появился в том месте и в то время. Если бы Иисус проповедовал германским народам или, скажем, индийцам, его слова оказали бы совершенно иное влияние.
— Давайте-ка вернемся к моему более раннему вопросу, — спохватился директор, который осознал, что избрал неверный курс. — У меня есть простой вопрос: кого вы любите? Кто ваш герой? Тот, кем вы восхищаетесь превыше всех прочих? Помимо этого Чемберлена, я имею в виду.
Мгновенного ответа у Альфреда не нашлось. Он долго медлил, прежде чем сказать:
— Гете.
И директор Эпштейн, и герр Шефер выпрямились в своих креслах.
— Интересный выбор, Розенберг, — заметил директор. — Ваш или Чемберлена?
— Нас обоих. И я думаю, что это выбор и герра Шефера тоже. Он хвалил Гете на наших занятиях больше, чем кого бы то ни было другого, — Альфред перевел выжидающий взгляд на учителя и получил утвердительный кивок.
— А скажите мне, почему именно Гете? — продолжал расспрашивать директор.
— Он — вечный германский гений. Величайший из немцев. Гений в литературе, в науке и в искусстве, и в философии. Он — гений более широкий, чем все прочие.
— Превосходный ответ, — похвалил директор Эпштейн, внезапно воодушевляясь. — И, полагаю, теперь я нашел для вас идеальную предвыпускную работу.
Два педагога шепотом посовещались между собой. Директор Эпштейн вышел из кабинета и вскоре вернулся, неся большой фолиант. Они с Шефером вместе склонились над книгой и несколько минут листали ее, просматривая текст. Выписав несколько номеров страниц, Директор повернулся к Альфреду.
— Вот ваша работа. Вы должны прочесть, очень внимательно, две главы — 14-ю и 16-ю — из автобиографии Гете и выписать каждую строчку о его собственном личном герое — о человеке, который жил давным-давно, по имени Бенто Спиноза. Уверен, вам понравится это задание. Ведь читать автобиографию своего кумира — большая радость. Вы любите Гете, и, я полагаю, вам интересно будет узнать, что он говорит о человеке, которым восхищается он. Верно?
Альфред с опаской кивнул. Озадаченный внезапным добродушием директора, он чуял ловушку.
— Итак, — продолжал директор, — давайте еще раз как следует уточним ваше задание, Розенберг. Вы должны прочесть 14-ю и 16-ю главы автобиографии Гете и выписать каждое предложение, где он пишет о Бенедикте де Спинозе. Вы должны сделать три копии: одну для себя и по одной для каждого из нас. Если мы обнаружим, что вы пропустили какой-либо из его комментариев о Спинозе в своем письменном задании, то потребуем, чтобы вы переделали все задание заново — и так до тех пор, пока оно не будет выполнено верно. Увидимся через две недели, чтобы прочесть вашу работу и обсудить все аспекты вашего устного задания. Это ясно?