А в доме шла работа. Оперативная группа райотдела НКВД внимательно осматривала каждый уголок дома, подвал, чердак. На стол ложились пачки писем, обрывки бумажек с надписями, деньги, ценности. Данилов бегло осматривал все это, но пока ничего интересного не было. Правда, нашли несколько ящиков водки, муку, сахар, консервы. Иван Александрович поглядел на задержанную, она сидела в углу, крепко сцепив на коленях руки, и остановившимся взглядом смотрела в тот угол, где еще десять минут назад лежало тело Полесова.
— Гражданка Дробышева! — громко позвал Данилов.
Она не шевельнулась, даже глаз не повернула в его сторону. Стоявший рядом с ней милиционер потряс Дробышеву за плечо.
— Да... Да... Что? Это не я... не я... Это все он... он...
— Кто он? — Данилов шагнул к ней.
Дробышева вскочила и прижалась к стене, закрыв лицо руками.
— Кто он? — повторил Данилов.
— Я скажу, я все скажу, я не хотела... — И она заплакала, почти закричала.
— Дайте ей чего-нибудь, пусть успокоится, — приказал Данилов милиционеру.
И пока Дробышева пила воду, стуча зубами о край стакана, он уже для себя решил твердо, что начнет допрос немедленно, пока она находится в состоянии нервного шока. Главное — не дать ей успокоиться.
— Я предлагаю вам, — наклонился он к Дробышевой, — добровольно указать место, где ваши сообщники прячут ценности, оружие и боеприпасы.
— У меня нет ценностей... Нет... А в сарае они что-то закапывали под дровами, а что, я не знаю. Только запишите, я добровольно, я сама... Чего же вы не пишете?! Почему?!
— Тихо, без истерики. Все запишем и дадим подписать вам. Смотрите за ней, — скомандовал Данилов милиционеру и пошел к двери.
На дворе уже светало. И в сероватой синеве все уже различалось отчетливо. Из-за закрытых дверей сарая пробивался желтый свет фонарей.
— Они там копают, — тронул Данилова за рукав Быков, — как же так, Иван Александрович, а?..
— Не надо об этом, не надо сейчас... Потом, Быков, потом.
Дверь сарая распахнулась, и вышел Плетнев.
— Есть, — устало сказал он, — нашли.
— Что там?
— Патроны в цинках, два автомата, пулемет РПД[10] и золото.
— Много?
— Да нет, небольшой такой ящичек, но полный.
— Надо оформить как добровольную выдачу.
— Какая разница, — улыбнулся Плетнев. — Этой уже не поможешь. По нынешним временам все равно стенка.
— Это трибуналу решать, а не нам с тобой. Наше дело всю правду написать, все как на самом деле было.
— Вы какой-то странный товарищ Данилов, — Плетнев пожал плечами, — она вашего опера заманила в засаду, а вы...
— Его никто не заманивал, он сам шел, и, между прочим, шел за правдой и погиб за нее. Поэтому мы, живые, с ней, хорошей этой правдой, как со шлюхой обращаться не имеем правда.
— Ну как хотите, я, конечно, распоряжусь.
— Давайте, и все документы мне.
— А нам?
— Вы себе копии оставите, а я бумагу соответственную сегодня же напишу.
— Добро.
Плетнев опять вернулся в сарай, а Данилов достал папиросу, размял табак. Его уже не интересовало, что нашли в сарае, главное было зажато в холодной руке Степана. Та самая печать, серебряная фигурка Наполеона, похищенная из дома Ивановского. Значит, человек, убивший Ерохина, точно находится здесь, где-то совсем недалеко, в нескольких километрах. Ну что ж, пора начинать допрос Дробышевой. Пора.