— Как вы думаете, Степан Андреевич, придет сегодня кто-нибудь?

— Вряд ли. Мы здесь так, для порядку сидим. Теперь дураков нет, чтобы после мокрого дела сами в засаду приходили.

— Так чего же мы, собственно, ждем?

— У моря погодя или, вернее, дорогой Сергей Ильич, вдруг в сеть, расставленную для щуки, заплывет ершик. Маленький, но умный, кое-что знающий. Совсем стемнело. Ты, Белов, сиди здесь, а я в комнату пойду. Вдруг в окно кто заглянет.

Сергей сел в кресло. В темноте медленно-медленно поплыло время.

К пяти утра, когда начался солнечный день, Данилов закончил дела. Вернувшись из горкома, он упросил Серебровского помочь ему допросить хозяйку Шантреля, и Сережа, как всегда, не подвел. Старуха «развалилась» через полчаса.

— Возраст, — потом говорил Серебровский, — я, Ванечка, у нее был лебединой песней.

Правда, особенно важного от допроса Спиридоновой Данилов и не ждал, но тем не менее выяснилась одна любопытная деталь. Шантреля привел к старухе Володя Гомельский, известный фармазонщик и золотишник. Привел он его в июле сорок первого, а откуда приехал Шантрель, давали разъяснения следующие строчки протокола:

«Я, конечно, как женщина честная, в чужие дела не лезла, но случайно услышала (читай, подслушала под дверью), что Володя Гомельский называл моего постояльца земелей, и они вспоминали общих знакомых и родителей Володи». Теперь кое-что было. Во-первых, нужно разыскать Гомельского, во-вторых, узнать, откуда он родом.

Но все это пришлось отложить, так как начальника отделения, занимающегося мошенничеством, на месте не было, видимо, носился по городу, разыскивая свою беспокойную клиентуру.

Данилов позвонил в район и приказал снять засаду на Палихе. Она ничего не дала, а главное, особой пользы он от нее и не видел. Оставил ребят в надежде, может, кто-нибудь придет за продуктами.

— Вы за этим домиком смотрите в оба. Поставь ребят, пусть глядят. Должен же кто-то прийти. Обязательно должен, — сказал он начальнику розыска райотдела. И, выслушав его длинную тираду, что людей не хватает, и уж лучше пускай его пошлют на фронт, и что у него на территории зависают кражи, твердо сказал: — Это приказ начальника горуправления, и наше дело выполнять.

Повесив трубку, Данилов запер кабинет и вышел на улицу. От табака и таблетки кофеина гудело в голове.

«Вот же какая гадость! — подумал Иван Александрович. — Все-таки эти лекарства — отрава. Башка гудит, а спать хочется сильнее».

Он только подошел к остановке, как подъехал двадцать третий трамвай. В вагоне было пусто, старичок-кондуктор читал газету. Данилов сел у окна и задремал. На остановках он открывал глаза, невидяще глядел на знакомые улицы и снова погружался в звенящее полузабытье. Кондуктор, видимо, пожалев его, начал тоненьким дискантом объявлять остановки.

На улице 1905 года Иван Александрович сошел. До дома было рукой подать, но идти стало трудно, ноги налились свинцом и не слушались. Но все же он поднялся на третий этаж и открыл дверь квартиры.

Старясь не шуметь, стащил в прихожей сапоги и расстегнул портупею. Так, с ремнем в руках, вошел на кухню и увидел Наташу. Она стояла у плиты и улыбалась.