Побоище в Кингмане, населению которого пришлось с оружием в руках отстаивать свой заброшенный городок от значительно лучше вооруженных отрядов гангстеров, в конце концов привлекло к себе внимание самого президента.

Вопреки советам наиболее умудренных политиков из своего окружения он объявил графство Лос-Анджелес районом бедствия и приказал ввести туда армейские части.

Армейское начальство обратилось к добровольцам. Многие из откликнувшихся на призыв переболели БР и не боялись по крайней мере одного из ожидавших их в Лос-Анджелесе врагов. Неудивительно, что первые вошедшие в город подразделения являли собой не самое привлекательное зрелище в истории американской армии. Но были и другие добровольцы – те, кто поставил на карту все, услышав зов долга.

Командиры частей не знали порой, следует ли им стыдиться того, как много их подчиненных отказалось ехать в Лос-Анджелес, или, напротив, гордиться тем большинством, которое оправдало свое звание американского солдата и без громких слов дало подписку добровольца.

Да, то была армия, чей боевой дух оказался в значительной мере подорванным африканской катастрофой, но которая все же нашла в себе достаточно сил, чтобы взяться за выполнение задания, обещавшего стать еще более неблагодарным.

Лейтенант Мередит получил относительно спокойную работу в Форт-Девенс, штат Массачусетс, где он работал над компьютерными программами, пытаясь проанализировать крах африканской кампании, беспрестанно оплакивая в душе несбывшиеся мечты своих покойных родителей. Эпидемия, похоже, уже отсвирепствовала в округе, и Мередит медленно начал оправляться от кошмара смертей и вида обезображенных лиц, которые преследовали его от Киншасы до Азор. Говарду всегда нравилась его внешность. Но тем не менее он подал рапорт о переводе в спецвойска, направлявшиеся в Калифорнию. Он не смог объяснить причины столь неразумного шага ни своему ошарашенному командиру, ни себе самому. Более того, стоило ему начать анализировать совершенный поступок, как ужас переполнял его сердце. То, что он сделал, не поддавалось ни логике, ни здравому смыслу. Ему даже не могли предложить разведывательную работу, соответствовавшую его квалификации. Однако имелось множество вакансий командиров взводов в разведывательных и пехотных подразделениях, где офицеры, похоже, умирали сразу же, как только вдыхали воздух восточного Лос-Анджелеса.

Так Говард оказался командиром взвода разведки воздушно-десантных войск, выполнявшего задачи сопровождения грузов к востоку от автомагистрали 710-210. Он не прошел никакой переподготовки – не было времени. Взвод был примерно на шестьдесят процентов укомплектован личным составом, а командир его роты, казалось, сам только вчера встал с больничной койки. Сеть отталкивающих шрамов покрывала его лицо и руки, и, хотя, по слухам, он был одним из немногих настоящих героев, выбравшихся живым из заирской мясорубки, от Мередита потребовалась вся его сила воли, чтобы пожать руку, протянутую ему начальником при первой встрече.

Мередит оказался между молотом и наковальней. Белые жители боялись и не доверяли ему. Латиноамериканцы набрасывались на него с оскорблениями, ярость которых не мог притупить даже языковой барьер, и забрасывали его машину дохлыми крысами и дерьмом. Но больше всего ему доставалось от членов негритянских банд и их «шестерок». На Мередита обрушился поток жутких, неслыханных им до сих пор обвинений в предательстве. Дырки от пуль изрешетили его вездеход, а однажды в него едва не попала зажигательная бомба. В другой раз по возвращении с пешего патрулирования он обнаружил сидящим за рулем машины разлагающийся труп.