— Вот, предположим, вы с этим Мигелем сидите один на один, и он вам выкладывает такие вещи, за которые его могут запросто вздернуть: то, что вы, — русский шпион, они узнали от ЦРУ, что ЦРУ стояло за всем этим и тому подобное. А с какой стати он вам это все рассказывал? В чем его интерес?

— Ну, это мне трудно понять. Возможно, его распирало оттого, что он что-то узнал. Возможно, хотел показать свою значимость, что он знает секреты.

А возможно, он считал зазорным чем-то насолить янки, которых он терпеть не мог.

Однажды В. Е. пришел и сказал, что наше дело рассматривается на самом высоком уровне и отношение к нему далеко неоднозначное.

— Решается вопрос о передаче вашего дела в военную прокуратуру.

— Почему в военную?

— Ну как же! Вы нарушили присягу, признались, что вы— советские разведчики, пошли на сотрудничество с врагом, отреклись от советского гражданства, подали прошение о предоставлении политического убежища в США, провалили двух ваших товарищей… Разве этого мало, чтобы отдать вас под суд? Да еще сейчас вот пытаетесь бросить тень на наш чекистский коллектив. Вызвать взаимное подозрение. Вам еще предстоит самое тяжелое: предстать перед партийным судом. Там вам придется выслушать много нелицеприятного от наших товарищей. Если подойти к вашему делу формально, то вы подпадаете по статью «Измена Родине». Но это — если формально. Нами уже доказано, что ваша версия о наличии в наших рядах предателя, — плод вашей фантазии и удобный щит, чтобы скрыть свои собственные промашки, в результате которых вы и провалились. Ну, проанализируйте сами все ваши действия. Где-то все же был у вас прокол? Где? Когда? Продумайте с «Вестой» все ваши шаги, все события, все разговоры с окружением, все подозрительные контакты. Я уверен, что мы вместе с вами в конце концов установим истинную причину провала.

— Что касается нарушения присяги и признания, то я был вынужден это делать под страшным психологическим давлением…

— Но вас же даже не били, — сказал он небрежно.

— А вы хотели, чтобы били? И тогда признание было бы правомерным— заслуженным, выколоченным? Далее. Для чего дается нелегалу отступной вариант легенды? Чтобы, очутившись в безвыходном положении, находясь в руках противника, он смог бы выйти из «неприятной» ситуации с наименьшими потерями. Разве это не так? Или мы привыкли только к победам?

— Но вы же рассказали им все.

— Далеко не все. И вы это отлично знаете. А то, что рассказали, они уже знали от наших перебежчиков.

— Откуда вам знать?

— Это можно предположить и определить, зная, чем они занимались, а также из прессы, освещавшей все эти случаи. О сотрудничестве с противником. Разве такое «сотрудничество» не предусматривалось в случае провала? Для чего тогда мне был дан сигнал «опасность»? Для чего был дан адрес «Грета» в Берлине, по которому мы должны были писать в том случае, если попадали в руки противника?

Провалили двух товарищей! Не отрицаю. Мы глубоко об этом сожалеем. Но сигнал, во-первых, был проставлен не тот, и тем не менее они пошли к тайнику. Во-вторых, если бы не этот прискорбный случай, Центр продолжал бы гнать одну шифрограмму за другой, и кто знает, во что бы все это вылилось. А так — передачи прекратились и до вас наконец дошло, что с нами что-то случилось.