– Так это ты, Серый, мне в лес ходить не даешь? – Я погрозил ему кулаком.

Серый ехидно похрюкал, посмотрел своими глазками и убрался. Оставив попытки уйти от дома, я подмел двор, побросал кусочки хлеба курам и пошел к сосне. Несмотря на все мои старания, сосна не отвечала.

Маясь от безделья, я опустился на лавочку и стал ждать деда. Он вернулся часа через два, притащил связку каких-то корешков, развесил их в тени и подсел ко мне.

– Молодец, внучек, двор прибрал, – похвалил Федор Иванович и погладил меня по голове. Голова буквально утонула в огромной ладони.

До вечера дед занимался домашними делами – убирался в избе, пропалывал и поливал небольшой огород, колол и складывал дрова. Я по мере сил помогал. Вечером я рассказал ему, как Серый не давал мне уйти в лес и как сосна не захотела отвечать. Он кивнул:

– Правильно, куда ж Серый тебя одного отпустит – заблудиться можешь. А сосна все лишнее уже взяла. Сейчас, внучек, к рябинке пойдем.

Долго идти не пришлось, благо рябины росли сразу за огородом. Дед Федор подошел к одной, погладил ствол и сказал:

– Опять я пришел к тебе, сестричка. Не откажи в ласке, прими как гостя.

Рябинка зашелестела листьями и опустила ветки. Дед встал па колени и прижался лбом к стволу. Дерево нагнуло ветки еще ниже, я старательно повторял действия деда. Едва я прижался головой к рябинке, как раздался звук, похожий на звон. Я прислушался. Звон становился все более отчетливым, в нем явственно проступал смех, высокий и напоминающий то ли журчанье ручья, то ли звон хрустального колокольчика, но это был именно смех – чистый и радостный. Внутри все зашевелилось. Создавалось впечатление, что кто-то все во мне перемешивает. Это чувство быстро прошло, но смех продолжал звучать, завораживая и заполняя все тело жгучей радостью и любовью. Возникло желание обнять весь мир, бегать наперегонки с ветром, кувыркаться в траве. Наконец, звук стал стихать. Восторг прошел, освободив место приятной эйфории и покою, и дерево отпустило меня. Я почувствовал скользнувшие по плечам ветки, до которых раньше не мог дотянуться рукой.

– Деда Федя, рябинка смеялась, – сказал я, когда, вернувшись, мы сидели на лавочке и смотрели на заходящее солнце.

Слова прозвучали совсем тихо. Громко говорить не хотелось, чтобы не нарушать покой леса. Закат окрашивал верхушки деревьев в оранжевые тона. Дед смотрел на них и улыбался.

– Рябинка всегда смеется, внучек, и от ее смеха зло бежит.

Дед замолчал, продолжая смотреть вдаль. Солнце скрылось за лесом, в стороне раздалось знакомое хихиканье. Серый стоял в сторонке и смешно переминался на своих широких лапках, но близко не подходил.

– Солнце – за лес, Серый – к дому, – изрек дед. – Ладно, иди уж сюда!

Серый тут же оказался рядом. Перемещался он очень странно, словно размазываясь в пространстве. И вот он уже рядом! При этом он все время часто-часто переступал лапами. Это выглядело так забавно, что я рассмеялся.

– И не ходит, а проявляется, – сказал Федор Иванович, поглаживая Серого по густой шерстке.

Тот терся у ног и тихонько похрюкивал.