Примечательно, что текст этот описывает именно признаки чрезмерного пользования. Возникшая в результате окультуривания дикой природы новая «дикая природа», испускающая «последний вздох», снова нуждается в земледельце!

Заложив многочисленные мануфактуры, владетельные князья довели масштабы уничтожения лесов до последнего предела. Ландшафтное планирование, осуществлявшееся ими через лесные наказы и установления, не ставило перед собой цель сохранить леса как эстетическую ценность. Ни малейших попыток перехода к устойчивому лесопользованию, при котором все нуждающиеся имели бы всегда достаточно древесины, и леса стали бы надежной опорой благосостояния, сначала не было. Князья хотели одного: чтобы их леса или те предметы, которые производились с помощью дерева на их мануфактурах, служили источником доходов. При этом работал высший принцип меркантилизма: чтобы поднять благосостояние своей страны, нужно вывозить товаров больше, чем ввозить. Князья делали на своих лесах капиталы. Их подданные за счет лесов выживали. Для самих лесов цели и намерения людей были неважны – так или иначе, они погибали.

Вопреки всему сказанному, многие владетельные князья стремились сохранить свои леса для охоты. Правда, охотничьи леса не были сплошными массивами, плотность дичи была больше всего там, где лес граничил с открытым пространством. Тем не менее лес сохранялся, ведь в охотничьих угодьях князя не разрешалось заниматься лесными промыслами и ремеслами, а уж тем более пасти скотину. Княжеств с суверенным владением было в Центральной Европе, как известно, больше, чем на западе континента, во Франции и Англии, и при этом почти каждый князь хотел иметь свои охотничьи угодья. Видимо, это было одной из причин, почему германские земли, несмотря ни на что, оставались относительно лесистыми. Во всяком случае так казалось иностранным гостям, таким как мадам де Сталь, которая посетила занятую наполеоновскими войсками Германию в первые годы XIX века. Во Франции, стране с более развитыми мануфактурами, леса были вырублены сильнее, а в Англии, где уже в 1800 году полным ходом шла индустриализация, их и вовсе почти не осталось.

Становилось все более ясным, что сохранить определенные лесные участки с помощью одних только княжеских наказов и установлений не получится. Поэтому часть из них пришлось огораживать стенами и заборами – так появились сады (Gärten). В первоначальном значении слово Garten – не цветник, аптекарский огород или плодовый сад, а участок, отгороженный от внешнего мира забором или стеной. Из слова gart/grad в различных индоевропейских языках развились разные понятия, однако все они относятся к ограниченному пространству. Из него образовалось славянское слово «город». Многие названия городов в восточной Европе заканчиваются на «-град», а один из районов Праги – Градчаны – также представляет собой ограниченный участок. На западе Европы это понятие приобрело несколько иное значение – «обнесенный забором участок земли». Однако отграниченные от внешнего мира сады существуют, как и города, только там, где преобладает урбанистическое восприятие мира, где люди стремятся оградить свое жизненное пространство от лежащих вовне диких земель. Поэтому город и сад в истории всегда встречаются вместе, и когда в XIX веке (по большей части не ранее!) в деревнях тоже стали разбивать сады, деревенское население было уже во многих отношениях урбанизованным. Примеры того, как именно следовало закладывать сады и огороды, подавали сельским жителям учитель и священник.