Город опустел. Только пятеро вооруженных людей ходили по безлюдным улицам… Ковпак словно прощался со ставшим ему родным Путивлем. Когда-то он сюда вернется? В типографии обнаружил непорядок: часть оборудования стояла целенькой, нетронутой. Крепко помянув ее бывших руководителей, Ковпак и его минеры кое-что уничтожили, кое-что спрятали. На складе райпищеторга обнаружили мешки с солью — 120 тонн соли тут же раздали населению. Зашел председатель и в краеведческий музей, которым очень гордился. Тут узнал, что сотрудник музея Шелемин самые ценные экспонаты спрятал в… действующей церкви.

Настало 10 сентября. Горький день Путивля. Так описал его сам Ковпак:

«Немцы на подступах к городу. Рано утром оставили помещение горисполкома, служившее нам штаб-квартирой. Обосновались в городском парке, откуда продолжали вести наблюдение за приближающимся противником.

Под вечер в городе появились первые немецкие солдаты. От фашистов отделял нас один квартал. Чертовски хотелось отправить на тот свет одного-другого гитлеровского молодчика, но вступать в бой с разведкой и этим обнаруживать себя мы не имели права. Нужно уходить в лес, пока оставался свободным от врага единственный семикилометровый путь по заболоченному берегу Сейма. Пробирались скрытно по берегу и камышам. Тропки изучали еще во время занятий в Осоавиахиме. Все же противник заметил нас и открыл минометный огонь. Пришлось зайти в болото поглубже. К лесу добрались только к полуночи, усталые и насквозь промокшие.

Лес встретил нас неприветливо. Мелкий назойливый осенний дождь не переставал моросить, под ногами хлюпала вода, темень кромешная. Окончательно выбившись из сил, решили отдохнуть стоя, прислонившись к дереву. Так стоя и заснули».

Когда проснулись, оказалось, что на всех пятерых у них лишь триста граммов хлеба, раскрошившегося, намокшего, смешавшегося с табаком. Этот хлеб, поделенный по-братски, стал их первой партизанской едой…

Утром выяснилось, что маленькая группа оказалась в довольно серьезном положении. Спадщанский лес занимает все междуречье между Сеймом и Клевенью. С юго-запада на север по его границе тянутся болота, весной и осенью совершенно непроходимые. У леса особенность: в нем столько разнообразия, а вместе с тем столько похожих мест, столько почти одинаковых полянок и низинок, столько раз высокий дубняк сменяется молодым сосняком, сосняк — березняком, а тот снова дубняком, столько в нем зарослей орешника и ольшаника, что заблудиться в нем ничего не стоит. Ковпак со своими спутниками и заблудился. Почти десять дней они не могли найти базу, где ждал их Коренев с остальными бойцами. Ковпак объяснял потом:

«Приметой у меня были молодые сосенки, у которых мы сворачивали с дороги, когда закладывали продбазу. Несколько раз мне казалось, что я нашел эти примеченные мною сосенки, но возле них я не замечал никаких следов. Это меня путало. Я шел дальше, опять встречал как будто те же сосенки и опять никаких следов поблизости не находил. Накануне шел дождь, и он смыл в лесу все следы».

Между тем фронт был еще где-то рядом, доносился гул артиллерии, разрывы бомб. В селе Старая Шарповка партизаны чуть не напоролись на немцев. День проходил за днем, а Ковпак все не мог отыскать группу Коренева. Зато он нашел… неожиданное пополнение для отряда. Причем какое! Лес словно вытолкнул из своих зарослей двадцать восемь вооруженных бойцов и младших командиров во главе с сержантом Федором Андреевичем Карпенко, впоследствии — легендарным командиром роты автоматчиков, человеком своеобразного характера, трудной личной судьбы и поразительной храбрости.