— Вы ведь, тетушка, знаете, какой Сванте стеснительный, — продолжала я. — А теперь есть кое-что, о чем он хотел бы попросить вас, тетушка, но, верно, не осмелится сказать вам об этом.

— Вот как, — закудахтала Тетушка Лиловая, — что бы это могло быть?

— Понимаете, тетушка, ему так безумно хочется заглянуть в ваш альбом с фотографиями, о котором он столько слышал от меня. У вас, тетушка, вероятно, не найдется времени показать ему альбом?

— Конечно, конечно, найдется, — ответила Тетушка Лиловая. — Мне это доставит удовольствие!

— Спасибо, милая тетушка, — поблагодарила я. — Не обращайте внимания, если он начнет протестовать. Он делает это только потому, что считает необходимым, из упрямства.

Затем Майкен и я набросили на себя плащи и ринулись на улицу. И мы веселились весь ближайший час так, как я не веселилась с тех пор, когда малышкой в первый раз попала в цирк. Я забыла и про свое разбитое сердце, и про все на свете.

Тетушка Лиловая живет в нижнем этаже и еще не опустила шторы, так что у нас перед глазами был прекрасный вид на нашу несчастную жертву. Сванте сидел, корчась, словно уж, а Тетушка Лиловая расположилась рядом с пятью альбомами, которые листала от первой страницы до последней. Иногда она делала небольшой перерыв, и мы понимали, что она читает доклад о ком-то из множества наиболее примечательных родственников.

Примерно через час с небольшим Сванте, шатаясь, вышел из дома, и мы услышали, как Тетушка Лиловая, стоя в дверях, заверяла Сванте, что если бы кузен Альберт явился к врачу немного раньше, то был бы жив еще и по сей день.

Когда Сванте прошел примерно двадцать пять метров, мы с Майкен обхватили его с двух сторон.

— Милый малыш Сванте, — сказала Майкен, — подумать только, как ты интересуешься альбомами с фотографиями, а я и не знала!..

— А мне бы хотелось задать моему милому любимому братцу, — сказала я, свободно перефразируя Харриет Лёвенельм[97],— хорошую взбучку, настоящую трепку!

И, подхватив Сванте под руки, мы, торжествуя, повели его домой. Он барахтался изо всех сил, но что он мог сделать против двух мужеподобных женщин!

А вернувшись домой, мы внесли Сванте в его комнату и сунули в постель, одетого и в башмаках. Затем довольно осторожно уселись на него и запели:

— Апрель, апрель!

Мы отомстили ему!

Но сегодня уже 2 апреля, и мне грустно, как никогда. В своей беде я совершила нечто такое, чего никогда раньше не делала. Обещай никому об этом не говорить, тогда я расскажу тебе обо всем!

Я побывала у гадалки. Ты ведь знаешь, когда над дорогой, по которой идешь, сгущаются сумерки и звезда надежды больше не светит, тогда обращаются к сверхъестественным силам, чтобы обрести ясность.

Разумеется, не хочу утверждать, что Крёса Тильда прямо-таки сверхъестественное существо. Она сверхъестественно грязна, да, она такая, и это, пожалуй, единственное, что в ней сверхъестественного. «Все-таки, — подумала я, — быть может, перст судьбы начертает кое-какие письмена на ее грязнущих обрывках карт». И тогда я уговорила Аннастину пойти со мной. Вообще-то уговорить ее было нетрудно.