– Афоня, – спросил Кирпиков, – ты купил бы мебель за три тысячи рублей?

– А кто сомневается?

– Да я.

– Хошь, – сказал Афоня, – мешок денег покажу?

– Покажи.

– Выпей, тогда покажу.

– Не буду.

– Слышь, – сказал Афоня Делярову, – брось физкультуру. Сашка не пьет, в умные записался.

Деляров встал на ноги.

– Попрошу документы, – приказал он Кирпикову и отработанным жестом протянул руку. – Попрошу. – В сумерках рубиновым светом горела багровая лысина. – Три раза не повторяю. – Лицо Делярова краснело теперь уже от усердия. – Попрошу. Разговаривать будем в другом месте.

– Со стороны кто бы зафотографировал, – сказал Кирпиков.

– Александр Иванович! – вдруг узнал его Деляров. – Мы в расчете? Попрошу расписку. В счет угощения занесите осеннюю уборку. Подпись, число. Печать необязательна.

– Так и не выпьешь? – спросил Афоня.

– Время не теряй. – Кирпиков пошел к мерину, разобрал вожжи.

– Меня спасет природа, меня оживит земля, – бормотал Деляров, садясь на борону. Хорошо, что борона оказалась книзу зубьями.

– Простынешь, – предупредил Кирпиков.

– Не вижу смысла, – отвечал Деляров.

Он засыпал. Грезилась ему широкая пойма реки, и вся – его. И идет он, Деляров Леонтий Петрович, вдоль редиски, капусты, укропа, хрена, урюка и огурцов и включает на грядках цену: 2 руб., 3 руб., 5 руб., 10, 16, 32, 700, 800 и так далее в накопительной прогрессии. Идет он, солнце светит, и уже грядок не видно, сплошные цифры, сплошные нули. „В очередь! – говорит Деляров. – В чем дело? По одному. Указываю пункты быстрого прохождения для вашей пользы: фамилия, инициалы, происхождение, род занятий. Начинаем! Кто? Картошка. Род занятий? Картошка. Происхождение? Из-за границы. В землю! Следующий! Картошка! Происхождение? Из картошки. В землю! Следующий! Картошка! Туда же! Следующий!“

Все кружилось, туманилось в сознании Делярова. Он командовал, а на самом деле покоился на холодной, губительной для здоровья весенней земле, именно той, которая должна была спасти его.

– Питухи! – презрительно выразился Афоня. – И водка есть, а выпить не с кем.

– Как не с кем? – сказал, выплотняясь из мрака, Зюкин.

– Ва-ся! Держи.

– Собаку бы мне, – сказал Вася, приняв стакан и заранее вздрагивая. – Или бы хоть щенка.

После обилия собак, виденных у Зюкина, и после такого заявления Кирпикову стало интересно, и он попросил у Васи объяснения. Тот начал издалека:

– Меня с детства лупят. Отчим лапти плел, так колодкой по башке зафугачит – каждый раз помирал. Поэтому я и маленький, по голове ж нельзя бить – от каждого удара ребенок сседается на мачинку.

– Ты короче, – недовольно сказал Кирпиков, – а то даешь вводную.

Он невольно вспомнил, что и сам под горячую руку „учил“ детей. „А меня разве не учили? – оправдал он себя. – Как еще ребра-то целы“.

Позволив себе роскошь вступления, Вася перешел к истории вопроса. История была известна: жена его бьет, когда он возвращается пьяный.

– А у меня баба дело туго знает, – весомо сказал Афоня, – я мужик молодой, денежный, и она не выщелкивается.

– Я свою раскусил, – продолжал Вася. – Она по той собаке такой траур закатила, сверх нахальства. Обо мне бы хоть вполовину так пострадала в дальнейшем. Я помянул на законном основании, захорошел, да и ушел и… не с вами добавил? Ну, не важно. Домой иду, гляжу – собака. Думал, воскресла.