– На хер тебе руки? Ты все равно карабин удержать не можешь.

– Ну, виноват. Это от неожиданности. Я их сейчас, гадов…

– Только снисходя к твоему малолетству, – Катя принялась освобождать парню руки, глянула на прапорщика. – Его благородие тоже развяжем. Из уважения к ранее потрясенному разуму. Что с башкой, прапор?

Офицер мотнул головой в сбившейся грязной повязке:

– Контузия. Я на лечение следовал.

– Подлечился, – осмелевший Пашка растирал запястье. – Ты, ваше благородие, из нежных да…

– Павлуш, – ласково прохрипела Катя, – ты свою пролетарскую непримиримость пока в задницу засунь. Глубоко-глубоко. При мне что-то подобное ляпнешь – «козлом» свяжу. Знаешь, как это? Вас, товарищ прапорщик, то же самое касается. Никаких «быдл» и «хамских рож». Пойдете на все четыре стороны, тогда душите друг друга, на кол сажайте и уши отрезайте. А при мне ни звука. Понятно?

– Понятно, – прапорщик мрачно массировал кисти. – Значит, «товарищ прапорщик»? Тогда мне вот что объясните, если вы из этих…

– Не хер здесь понимать. «Товарищ», потому что я так привыкла. Вообще-то и тов. Троцкий, и г-н Деникин совместно с г-жой Антантой могут идти далеко и надолго. И объяснять я никому ничего не обязана, – Катя сунула руку в бочку и вытащила огурец покрупнее. Услышала, как за спиной Пашка многозначительно прошептал офицеру:

– Анархистка. Из крайних.

Катя стряхнула на парня рассол с огурца:

– Я сказала – вообще без политики! Не ясно?

– Да я так, к слову. У меня оружие есть, – Пашка выудил из глубокого кармана солдатских шаровар приличных размеров отвертку. – Надо бы еще что найти да и прорываться, пока мужики не вернулись.

– Насчет оружия – не возражаю. Насчет свободы – придется маленько подождать.

Катя отыскала за кучей камней, приготовленных для гнета солений, железнодорожный костыль, прибереженный запасливым хозяином для каких-то неведомых целей. Прапорщику пришлось вооружиться коротким железным штырем, с трудом выдернутым из косяка. Обе железки за неимением лучшего могли сойти за кастеты.

Катя сидела на бочке, с наслаждением допивала остатки простокваши. Парни уселись у земляных ступенек, хрустели огурцами. Пашка наблюдал за двором.

– Прапор, а тебя как звать-то? – поинтересовалась Катя. – У нас здесь не маршевая рота, чтобы по званию обращаться.

– Герман, – прапорщик похрумкал огурцом и неуверенно добавил: – Отчество – Олегович. Фамилия – Земляков-Голутвин.

Пашка хмыкнул, но комментировать не осмелился.

Катя звучно высосала из крынки остатки простокваши:

– Номер полка и должность уточнять не обязательно, не на допросе. Значит, «уж полночь близится, а Германна все нет»? Забавно. Известное имя, обязывающее к некоторой авантюрности характера. А вы, Герман, карабины теряете. Нехорошо-с.

– Случай. Как правильно выразился Павел, – виноват целиком и полностью, – прапорщик стеснительно вытер пальцы. – Екатерина Георгиевна, вы уверены в реальности нашего плана? Что, если они не клюнут?

– Тогда план изменим. Пулемета у нас нет, артиллерии тоже. Следовательно, поменять план сражения и дислокацию – пара пустяков. Все зависит от того, в каком порядке явится супротивник по наши души.