– И как тут прежде без тебя хоть кого-то ловили… – едва слышно пробормотал Бруно, и Керн нахмурился:
– Я дозволил дышать, но не трепаться, Хоффмайер. Уж коль скоро ты решил постигать основы следовательской службы, осваивай и умение вести себя в присутствии старшего. Если нет здравых мыслей по делу – прикуси язык и слушай; бери пример со своего попечителя – тот уже знает, когда у меня кончается терпение.
– Виноват, – стесненно хмыкнул помощник, и Керн кивнул:
– Вот именно… Итак, свидетель; свидетель – почитай что потерпевший, не заметь его магистратский патруль.
– Взяли убийцу на месте? – встрепенулся он обнадеженно, и Керн зло усмехнулся:
– Да, сейчас… Нет, Гессе, нам счастливится, но не настолько. Солдаты патруля увидели девчонку – одну, бредущую, словно во сне; исполняя указание, подошли рассмотреть и расспросить, кто такая и что забыла на улицах ночью.
– Девочка?.. – переспросил Бруно чуть слышно и почти с убежденностью уточнил: – Дочь Хальтера?
– В том и интерес, Хоффмайер, что – нет, – возразил Керн, на сей раз не возмутившись нарушением молчания. – Ей скоро исполнится двенадцать, и это единственное, что у нее общего с прежними жертвами; ее мать не работает вовсе, отец – лишь сезонно. Иными словами, в этом случае ребенок представителей невысоких сословий.
– Зараза… – пробормотал Курт тихо. – А такая была хорошая версия… Но постойте-ка, – спохватился он настороженно, – если подле нее не было убийц, если приметы прочих жертв к ней не подходят – Вальтер, из чего вы вывели, что она вообще имеет к происходящему отношение? Лишь из того, что шла по улице одна?
– Музыка, Гессе, – мрачно отозвался Керн. – Вот потому-то я и не удивился, услышав рассказ твоего свидетеля. Потому и верю ему, а не полагаю, что твой приятель из «Кревинкеля» попросту измыслил все, опасаясь зачистки, кою ты пообещал обитателям свалки. Она шла на звук музыки, источник которой ей почему-то страстно хотелось отыскать; «на звуки дудочки», по ее словам, или, имея в виду сказанное тобой, – звук флейты.
– Вот черт…
– Еще раз чертыхнешься в моем присутствии, Хоффмайер, и я собственноручно тебя выпорю, – пообещал Керн столь обстоятельным тоном, что сомнений в серьезности сего обета не оставалось. – Но в целом ситуация описана верно.
– Дополню еще, что никакой музыки никто, кроме девчонки, не слышал, – вклинился в разговор осевший, усталый голос, и Керн рывком выпрямился, метнув быстрый взгляд из-под насупленных бровей на переступивших порог старших дознавателей.
– Гессе, ты не затворил за собой дверь, – заметил обер-инквизитор сухо; Курт виновато развел руками, и тот сдвинул брови еще круче. – Пропивать, майстер инквизитор второго ранга, дозволительно все, кроме головы.
– Брось, Вальтер, ты-то сам куда смотрел, старый пень, – возразил Ланц устало, без дозволения усаживаясь на скамье у стены и потирая покрасневшие глаза. – Итак, в одном мы теперь можем быть убеждены: дело это – наше.
– Это точно?
– Абориген, я только что выслушал рассказ девчонки о том, как ей во сне пригрезилась дудка, которая велела идти за нею, подсказывая при этом, как наилучшим образом выбраться из дому, чтобы не потревожить родителей, какую улицу выбрать и в какой проулок следует свернуть – и все это фактически не просыпаясь; и я, кажется, упомянул о том, что, кроме нее, никто не уловил даже отзвука. Как ты полагаешь, попахивает здесь чем-то, чем обыкновенно занимается Друденхаус? И не желаешь ли оспорить свои слова о том, что Кристина Шток не сама пришла к убийцам?