До тех пор, пока не подтвердятся сведения о правдивости показаний, Керн приказал довольно неуравновешенного арестованного без нужды не теребить, а посему сегодня работы не предвиделось. Исполнять, однако, распоряжение начальства и проводить любую свободную минуту в постели, прихлебывая отвары и настойки, Курт не желал, не мог – безделье убивало, оставляя для мыслей слишком много времени и места в ничем не занятой голове; мысли же приходили различные, объединенные между собою лишь своей безрадостностью. Вчера, прежде чем выйти из рабочей комнаты Керна, уже предвидя ответ, он осведомился о том, случались ли исчезновения детей за время его отсутствия в городе. Когда тот молча ответил тяжелым взглядом, Курт вернулся к столу, усевшись уже без разрешения, и тихо потребовал: «Дайте список». Имя мальчишки Франца, посыльного в лавке кожевенного монополиста, стояло в поданном ему перечне первым среди четырех незнакомых…

Сразу после панихиды Мозер-старший попытался отловить майстера инквизитора при выходе; завидев решительно настроенного на разговор кожевенника, Курт, спрятавшись за людские спины, нырнул влево, под арку разрушенной древней церкви, и выскользнул в город. Как и многие горожане, пусть и несколько унятые казнью объявленного убийцы, тот не увязывал с сим козлом отпущения исчезновение своего сына и пропавших в последние ночи детей, справедливо разделяя эти события; от прочих Кёльнцев Штефана Мозера отличал лишь тот факт, что он имел право пусть не юридическое, но фактическое и негласное потребовать на свои вопросы немедленного и вразумительного ответа. Слухи о некоем арестованном, распространенные магистратскими служаками, мало-помалу расходились, однако Райзе с помощью агентов все еще умудрялся держать население города в относительном неведении и сравнительном спокойствии, ибо на кратком совещании у Керна решено было всевозможных объяснений на эту тему пока избегать и информацию, подаваемую горожанам, тщательно дозировать.

По улицам Курт шагал медленно, пытаясь развеять раздумья, наползающие друг на друга, как тучи, не оставляющие его ни на миг; и от мыслей этих голова казалась тяжелой, точно весовая гиря. Старые кварталы, куда он вышагал через полчаса, были сегодня на удивление многолюдны, да и «Кревинкель» оказался почти заполненным; поумерившие свои аппетиты в связи с убийствами и исчезновениями обитатели этих мест предпочитали даже не соваться в большой город без особой на то нужды.

– Самое время для работы, – ответив на нестройные и безрадостные приветствия, заметил Курт, бросив на свободный стол перчатки и приблизясь к стойке. – У собора толпа; бери – не хочу.

– Вот и не хотим, – откликнулся хозяин укоризненно. – Чтоб на похоронах твоего приятеля кошельки резать? Ты за кого нас держишь… Сегодня опять по делу или так, просто?

Курт вздохнул, тяжело опершись о потертую и потрескавшуюся деревянную доску стойки, и понуро кивнул:

– Налей.

В наполняющийся мутной жижей стакан он смотрел пристально, словно надеясь увидеть там, на темном дне, пресловутую истину; когда Бюшель остановился, налив до половины, кивнул снова: