— Да мне плевать, — огрызнулся он. — Только на каторгу я не собираюсь.

— Всякое может быть, конечно, — рассудительно произнёс Томаш. — Будем надеяться, правду говоришь.

Вскоре мы покинули город и оказались в уже знакомое мне поле. Перед нами раскинулся чистый белый простор, ограниченный лесополосой, тянущейся по линии горизонта. У меня была ещё куча вопросов, но я видел, что остальным не до разговоров, да и Йозеф в очередной раз цыкнул на нас, приказав молчать. И мы молчали. Только большеносый Прошка что-то бормотал всю дорогу.

Выбравшись из города, мы пересекли по мосту реку, отошли подальше в поле и остановились. Йозеф достал из котомки прибор, похожий на тот, что лежал у меня в сумке — блин сантиметров двадцать в диаметре с кристаллом по центру и пятью вращающимися кольцами с делениями. Он положил прибор на землю, уселся рядом и принялся вращать кольца. Мы же стояли смотрели.

— Отойдите, не стойте над душой, — буркнул он.

Мы отошли и расположились неподалёку. Кто-то подложил под зад мешок, кто-то сидел на корточках. Я устроился на земле рядом со стариком. Воцарилась тишина, даже моры уже не выли в городе, мир снова уснул, застыв в своём холодном безмолвии.

— За что убили ту девушку? — спросил я, решив не терять времени даром.

— Она принимала пепельную смолу, — мрачно произнёс старик, — думали, просто порешить её, да Анисья Пучеглазая настояла, что надо отвести в святилище в Сон и принести в жертву Фрейе. Якобы, ей боги сказали, что тогда Фрейя смилостивится, и в следующем году урожай будет хороший. А то два года уже голодаем. Скоро и лебеды не станет, чтобы в муку класть. Анисья сказала, мол, нужно принести в жертву того, в ком течёт кровь Чёрного Бога.

— А может, мы все — жертва? — проговорил носатый Прошка. — Может, Фрейя всех нас хочет заполучить?

— Не мели ерунды, — пресёк его белобрысый, — задрал уже.

— Мы с богами не разговариваем, — развёл руками Томаш. — И кто чего хочет, нам неведомо. Всякое, конечно, может быть.

Мне вспомнились слова спасшей меня белокурой девицы. Она что-то бубнила про кровь Чёрного Бога, а потом вколола мне прямо в сердце непонятный раствор. Это оно? Это то, что местные называют пепельной смолой? Тогда плохи дела. Кажется, таких, как я, тут в жертву приносят и на кострах сжигают.

Кучерявый парень поднялся и отошёл в сторону.

— Это была его жена, — сказал Томаш, — страдает бедняга. Они свадьбу сыграли этой весной. Мы все там гуляли. А оно вон как вышло. Девка-то Чёрному Богу отдалась. Кто б знал… Да и семейка её вся… — старик досадливо махнул рукой. — Да чего говорить-то…

— У всех такие пятна образуются, кто пьёт эту вашу пепельную смолу? — спросил я.

— В том-то и дело, что не у всех. Если бы у всех, так мы б их давно извели. У них, тёмных, это считается особой печатью. Якобы Чёрный Бог избрал такого. Хрен знает, для чего — я в их белиберду не вникал никогда.

— А зачем они это делают?

— Ясное дело, зачем: кто-то от болезни пытается излечиться, кто-то — чарами овладеть. Когда хворь или чума приходят в дом, некоторым предпочитают обратиться к тьме, особенно если есть деньги на смоляной эликсир. В общем, все хотят разного, но до добра пепельная смола никого не доводила. Люди утрачивают человечность и становятся дикими зверьми.