У Олега из дома давно вестей не было, так он как-то смог дозвониться, выяснить. Парень прямо ожил, когда весточку из дома получил, вот так вот.

А сегодня весь полк и вовсе готов его на руках носить. Такой праздник организовал! Выбил машину, съездил в Москву, привез оттуда подарки от шефов, настоящие елочные игрушки, а самое главное — концертную бригаду. Саму Русланову! Вот и сидим сейчас в нетопленном зале, слушаем, как она поёт. До чего же голос красивый! А как гармонь соловьём заливается…

После концерта артистов накормили и отправили в столицу, мы же собрались в нашей столовой. На столах угощение, и даже настоящее вино. Где это наш начальник АХО смог достать, ума не приложу, но добыл! Поднимаем тосты. Как водится, первый — за Победу, второй, за тех, кто не дожил. Третий — за товарища Сталина и Советскую Родину.

Девчонки из БАО нарядились, как могли, кое-кто даже в гражданских платьицах. Ну, сегодня можно. Озабоченно смотря на часы, поднимается Леон Давидович:

— Товарищи! Товарищи! Прошу слово!

Все затихают. Говорит он недолго, буквально пять минут, желает всем новых ратных подвигов, удачного возвращения с заданий, ну, и как водится, здоровья и счастья.

Зал одобрительно ревёт и хлопает в ладоши. Затем выступают Чебатурин, и, последним, Лукницкий. После их здравиц включают радио и начинаются танцы. Кружатся пары в вальсе, в польке, чинно вышагивают в кадрили. Эх, хорошо! Кажется, если закрыть глаза и не видеть военную форму, то совсем как до войны…

Но о ней напоминают стены, густо измазанные сентиментальными немецкими пейзажами — здесь у немцев было офицерское казино. На эту площадку мы перелетели буквально неделю назад, и прибраться ещё руки просто не дошли.

Только и успели, что из казарм их тряпки вшивые повыкидывать да сжечь. Так что теперь мы базируемся на бывшем вражеском аэродроме. Возле взлётной полосы куча подбитых самолётов: есть и истребители, и бомбардировщики, всякого добра хватает…

Ну и нам радостнее на душе при виде этих обломков…

Веселье продолжается. Скоро Новый Год, до него осталось всего около часа. Мои трофейные люфтваффовские часы исправно тикают, показывая двадцать три пятнадцать. Между тем дверь открывается, и появляется дежурный по части. Вот уж кому не повезло, но что поделать, это армия. Капитан Сидоркин торопливо шагает к сидящему за праздничным столом Рейно, наклоняется и что-то негромко говорит.

Тот приподнимается, на лице у него лёгкое недовольство. Но затем выражение меняется, и командир подзывает к себе замполита и «особиста». Вся командная троица о чём-то совещается, затем в зале появляется незнакомый майор НКВД. Подходит к ним. Короткий, но бурный эмоциональный разговор…

— Товарищи! Минутку внимания!

Это Лукницкий выключает музыку и обращается к нам. Люди затихают, гадая, что ещё могло случиться?

— Товарищи! Майор Олейников хочет обратиться к вам с просьбой.

Это что-то новенькое! Не с приказом, а с просьбой? Между тем НКВДэшник выходит в центр зала.

— Товарищи лётчики и красноармейцы! Все вы настоящие сознательные бойцы Рабоче-крестьянской Красной Армии, честно выполняете свой долг, уничтожаете фашистскую сволочь, не щадя свой жизни. Дерётесь с врагами до последней капли крови. Я прекрасно понимаю вас. Но, тем не менее, хочу вас попросить об одолжении. Дело в том, что я сопровождаю пленных…