После того как мы с Владом наигрались в карты, понараскладывали пасьянс и перечитали книги, мы почувствовали время, ощутили, как оно застопорилось. Мы вновь – каждый по-своему – погрузились в апатичное и липкое безмолвие. Временами казалось, что стук сердца, следуя заторможенному и бессмысленному взгляду, сливается с белыми стенами, глохнет и перестает стучать. Спустя еще несколько мгновений ты смотришь на себя со стороны и видишь, что обволакиваешься белесым омутом и можешь не уловить разницу между бытием и тем, что находится за ним. Ни о чем не думается и ничего не чувствуется: ты погружаешься в спячку наяву, в отупляющий безмятежный транс, в бледное безмолвие. В такие минуты можешь не заметить, что умер.
Пробуждаясь, я оглядывался по сторонам, и первая внятная мысль, объяснявшая происходящее, была: это, наверное, все-таки простая, примитивная и нещадная скука, медленно душащая мысли и заставляющая неметь суставы. Скука, как говорил Казанова, это ад, который Данте забыл изобразить.
«С первых дней у заложников начинается процесс адаптации – приспособления к абсолютно ненормальным условиям существования. Однако дается это ценой психологических и телесных нарушений. Быстро притупляются острота ощущений и переживаний, таким образом психика защищает себя. То, что возмущало или приводило в отчаяние, воспринимается как обыденность. […] Главное при этом окончательно не утратить человеческий облик. Апатия – это тоже способ уйти от страха и отчаяния. Но и апатия нередко прерывается вспышками беспомощной агрессивности. Полностью этого не избежать».
Из инструкции ФСБ о том, как вести себя заложникам
Не давайте себе впадать в полное уныние. Пользуйтесь ситуацией как возможностью изучить себя, свой внутренний мир. Попробуйте вспомнить школьные стихотворения, детали известных картин. Используйте воображение и память, чтобы сочинять и запоминать тексты или даже музыку. Я часто перебирал в памяти эпизоды любимых фильмов и думал над тем, что бы хотел снять сам.
В одну из ночей вместе с чаем в большом китайском термосе и буханкой хлеба нам принесли кухонный нож без рукояти. При виде этого ножа меня словно физически, ощутимо толкнула в бок поначалу навязчивая, но, казалось, уже изжитая мысль. Если раньше она будто подмигивала, намекая, то теперь встала в полный рост и заявила: «Вот видишь, вам все карты в руки!» Отныне я уже не мог думать ни о чем другом, так или иначе возвращался к одной-единственной, по-настоящему волнующей и заставляющей меня БЫТЬ, а не размазываться по известковой стене, мысли, мысли о побеге. Обдумав план, какое-то время я про себя прикидывал наши шансы и пришел к выводу, что они не особо-то велики, в лучшем случае – 50 на 50.
А план был прост. Когда в очередной раз отключат свет (такое случалось часто) и ночью охранники принесут еду или зайдут, чтобы вынести наш «туалет», я накинусь на верзилу с автоматом. Оружием мне послужит достаточно острый и большой кухонный нож. Отсутствующую рукоять я ровно и туго обмотал тряпкой и испробовал на надежность: получилось достаточно удобно, нож «сидел» в руке плотно. Влад, по моему плану, должен был взять на себя другого охранника и вырубить его ударом тяжелого термоса по голове. После этого началось бы, вероятно, самое опасное. Я полагал, что наша охрана состоит, конечно же, не только из этих двоих, где-то в округе должны были посиживать на стреме несколько человек с заряженными автоматами, аккуратненько сложенными под лавочки. Проблема состояла в том, что мы, естественно, не знали, в какой части села находимся и где можем наткнуться на эту внешнюю охрану. Автомат с одним «рожком» патронов вряд ли смог бы выручить нас, тем более что стрельба могла вызвать в селе непредсказуемый переполох. Ко всему этому я плохо видел без очков.