Рысек. Я жутко надрался. Даже не заметил, когда ушли Зигмунт и Хенек.
Якуб Кац. За мной пришли ночью. Из НКВД. Велели одеваться, вещи сказали не брать. Я решил, что меня ведут на расстрел. Они молчали. От них несло перегаром. И еще эти их кожанки страшно воняли… Зима в тот год была очень снежная. Меня посадили в сани, и мы поехали в лес. Я весь трясся от холода и страха. Мне дали какое-то старое одеяло. Боже! В чем моя вина? Что я не написал в отчете об открытии кинотеатра про то, что Рысек крикнул: «Еще Польша не погибла!»? Боже! А может, дело в том письме, которое прислал из Америки Абрам? Мы подъехали к какой-то сторожке. Из нее вывели Рысека и спросили меня: «Кто это?» Я говорю: «Рысек». А что я должен был сказать? Рысек посмотрел на меня и что-то пробормотал, я не разобрал, что. Только увидел, как один из энкавэдэшников ударил его прикладом по лицу. Разбил в кровь.
Рысек. Они привезли меня к себе и спрашивают: «Как тебя зовут?» Я: «Так, мол, и так». Они: «Врешь. Ты — Ясень, командир подпольной террористической организации ‘Белый орел’». Я: «Да вы что?» Тогда один достал из-за печки ветку орешника, меня швырнули на пол, заткнули рот моей же шапкой, один сел на ноги, другой держал голову, а третий бил, так, что от шапки скоро остались одни ошметки. Потом они посадили меня к стенке, на табурет, схватили за волосы и стали колотить головой об стену с такой силой, что я подумал: конец моей голове. Волосы выдирали клочьями. И все время требовали, чтобы я признался и сказал, кто еще состоит в нашей организации. Я подумал, что тогда и других будут так же бить. Пусть уж лучше я один мучаюсь. Я не знал, что человек способен столько выдержать.
Зигмунт. Мне хотелось с кем-нибудь поделиться. Хенек — слабак, не выдержит. Владек — тем более. А вот Рысек всегда был сильный.
Хенек. Мне повезло. Когда мы возвращались из сторожки, Зигмунт сказал, что дома нам ночевать не стоит. На всякий случай. Я так и сделал. После того как забрали Рысека, дома больше не появлялся. Уехал в деревню, жил в разных местах. У ксендзов. Помогал в костеле. В ризнице. В плебании[9]. А потом пришли немцы.
Владек. Когда с Рысеком все это случилось, а Зигмунту с Хенеком пришлось скрываться, я понял, что мать права. Пришел к выводу, что к восстанию мы пока не готовы. И сам тоже старался особо глаза не мозолить — на всякий случай.
Рахелька. Мельницу у отца отобрали и национализировали. Директором поставили какого-то русского с тремя классами образования. Ровно через месяц мельница перестала работать. Вызвали отца. Оказалось, они сломали турбину. Швейцарскую. Купленную отцом по франшизе. В тридцать седьмом году, в Цюрихе. Она стоила дороже нового «мерседеса». Пять тысяч долларов. Главное наше богатство. Отец этого не пережил. Высох, почернел, стал болеть и через несколько недель умер. Будто растаял. Я начала учить немецкий.
Менахем. Осточертели мне эти киносеансы. Новых фильмов в центре не мог допроситься. Посылали в командировки — в Белосток, один раз в Вильно, потом еще во Львов. Это мне нравилось — банкеты, гостиницы, кинолюбители. И кинолюбительницы. Но сколько раз можно смотреть «Веселых ребят», «Бронепоезд» или даже Чаплина? Нет такой власти, чтоб могла заставить человека дважды посмотреть один и тот же фильм.