Наконец послышался вой сирен, и прошла еще, кажется, целая вечность, прежде чем раздался топот множества ног, взбегавших по лестнице, и стук раскладываемых носилок. Потом вдруг откуда-то появился Уэсли, крепко обнял меня и прижимал к себе, пока люди в комбинезонах хлопотали вокруг Марино. За окном метались красные и синие огни мигалок, и я поняла, что пули выбили стекло. С улицы тянуло холодом. Сквозняк развевал забрызганные кровью шторы с воздушными шариками, весело летевшими в бледно-желтом небе. Я взглянула на бело-голубое пуховое одеяльце на кровати и разложенных повсюду плюшевых зверей. Увидела наклейки с радугами на зеркале и картинку с Винни-Пухом на стене.

— Это ее комната, — сказала я Уэсли.

— Не волнуйся, все хорошо, — ответил он, перебирая мои волосы.

— Ее комната, Эмили, — повторила я.

Я покинула Блэк-Маунтин на следующее утро, в понедельник. Уэсли хотел ехать со мной, но я решила, что провожатый мне не нужен. У меня имелось еще одно незаконченное дело, а кроме того, кому-то надо было остаться в больнице с Марино, которому сделали промывание желудка — Дениза накачала его демеролом[11]. Врачи говорили, что с Питом все будет в порядке, по крайней мере физически. Уэсли предстояло отвезти его в Квонтико: Марино требовалась сейчас специальная психологическая помощь как агенту, работавшему под прикрытием, а также покой, безопасность и внимание друзей.

Сев в самолет, я переборола себя и взялась за бумажную работу. После того как я застрелила ее мать, дело об убийстве Эмили прояснилось окончательно. Я дала показания в полиции. Еще некоторое время будет идти расследование всех обстоятельств, но у меня не было причины тревожиться по этому поводу. Сейчас я просто не знала, что мне чувствовать. Меня лишь немного беспокоило, что я не ощущаю никакого сожаления.

Все, что я испытывала, так это страшную усталость. Малейшее усилие требовало от меня напряжения. Тело было будто налито свинцом. Даже водить ручкой по бумаге казалось тяжело, а мозг отказывался соображать. Временами я вдруг обнаруживала, что уже какое-то время сижу, бессмысленно уставясь в одну точку немигающим взглядом, без единой мысли в голове.

Прежде всего надо было составить отчет по делу — как для ФБР, так и для полиции, которая вела расследование в отношении меня. Все данные выстраивались в единую цепочку, но ответов на некоторые вопросы нам уже не получить никогда — спрашивать теперь некого. Например, мы не сможем точно узнать, как произошло убийство Эмили. Однако у меня имелась своя теория.

Я предположила, что у девочки, рано прибежавшей домой с собрания, возникла ссора с матерью. Возможно, это случилось за ужином, и я подозревала, что миссис Стайнер могла круто посолить еду дочери и заставить съесть, — к сожалению, такая форма наказания не так уж редка. Возможно, вдобавок она принудила ее выпить соленую воду. В результате девочку стошнило, что только еще больше разозлило мать. Избыток соли в организме привел к гипернатриемии, Эмили впала в кому, и миссис Стайнер отнесла дочь в подвал — уже мертвую или близкую к смерти. Такое развитие событий объясняло кажущееся противоречие в результатах посмертного исследования: повышенную концентрацию натрия и отсутствие прижизненной реакции на травмы.