— Нам очень неприятно все случившееся, — негромко сказала мне стюардесса, хорошенькая блондинка с перманентом. — Позвольте предложить вам напиток за счет авиакомпании.

— Нет, спасибо, — отказалась я.

— Может быть, закуски? Хотя, боюсь, у нас только арахис.

Я отрицательно покачала головой.

— Не переживайте. Я надеюсь, вы и впредь будете так же бдительно следить за всем, что может представлять угрозу для ваших пассажиров. — Я говорила верные слова, а сама витала где-то в облаках — и вовсе не потому, что летела в самолете.

— Рада, что вы так к этому относитесь.

В Эшвилле мы приземлились на закате. Единственный конвейер в небольшом помещении багажного отделения быстро доставил мой портфель, и я снова отправилась в женскую комнату, где переложила револьвер в сумочку. Выйдя из здания аэропорта, я поймала такси. За рулем сидел пожилой мужчина в вязаной шапке, надвинутой на самые уши, и выцветшей нейлоновой куртке, истрепанной на обшлагах. Сжимая руль здоровенными красными ручищами, он еле-еле плелся по дороге и все переспрашивал, понимаю ли я, как далеко до Блэк-Маунтин. Видимо, его беспокоило, что я так спокойно отношусь к плате в целых двадцать долларов. Я закрыла глаза, начавшие слезиться — видимо, из-за печки, всей своей мощью противостоявшей уличному холоду.

Под гул мотора древнего красно-белого «доджа», мало отличавшийся от рева самолетного двигателя, мы двигались на восток, к городу, которому был нанесен незаметный, но сокрушительный удар. Его жители и представить себе не могли, что на самом деле произошло с маленькой девочкой, возвращавшейся домой с гитарой в руках. И уж тем более они не знали, что происходит с нами — теми, кого они позвали на помощь.

Нас, одного за другим, уничтожал безжалостный враг, обладавший сверхъестественным чутьем к нашим слабостям и больным местам. Марино теперь выступал в роли заложника и оруженосца этой женщины. Моя племянница, которая была мне как дочь, не погибла только каким-то чудом и сейчас лежала с разбитой головой в наркоклинике. Бесхитростному и недалекому школьному уборщику, тянувшему самогон в горной глуши, грозила расправа за ужасное преступление, которого он не совершал. Мота ждала отставка по состоянию здоровья, а Фергюсон погиб.

Зло, пуская все новые и новые побеги, разрасталось от питавшего его источника, вставая передо мной глухой стеной, застившей свет. Я уже не понимала, где его начало и где конец, и страшилась вглядеться в него внимательнее, боясь увидеть там саму себя, запутавшуюся в переплетенных сучьях. Жутко было подумать, что мои ноги уже не стоят на твердой земле.

— Мэм, вам чем-то еще помочь? — Я едва осознала, что водитель обращается ко мне.

Я открыла глаза. Мы стояли перед «С-Путником», уж не знаю, как давно.

— Ужас как не хотелось вас будить, да только в номере вам наверняка будет куда как удобнее. Ну и дешевле, конечно.

Все тот же портье с соломенными волосами радушно меня приветствовал и зарегистрировал в списке постояльцев, спросив, какую сторону мотеля я предпочитаю. Насколько я помнила, одна из них выходила на школу, в которой училась Эмили, а с другой открывалась панорама шоссе. Для меня особой разницы не было — горы, сверкавшие на солнце днем и черными силуэтами прорезавшие звездное небо ночью, были видны отовсюду.