– Я хотела узнать, – собравшись с силами, продолжала она, едва преодолев искушение бросить трубку, – когда вы вернетесь в Москву, чтобы мы могли…

– Кать, я ничего не слышу, – внезапно перебил он. – Мы на заводе. Подожди, я выйду из цеха.

– Не надо, не выходи! – совсем перепугавшись, завопила Катерина, но он не слушал. В трубке и вправду раздавался какой-то грохот, механический шум, звучали отдаленные голоса. Потом что-то с силой бабахнуло, и он произнес совсем близко:

– Так, я вышел. Что?

Лучше бы я умерла и оказалась в раю. В окружении милых и приятных людей – мечтала в этот момент Катерина.

– Кать, ты где? – повысив голос, переспросил он.

– Тим, я здесь, – ответила Катерина тоном обреченного на смерть. – Ничего мне не надо, и звоню я просто потому, что ужасно, кошмарно, стыдно по тебе скучаю, а ты пропал. Уехал – и ни слуху ни духу.

– Ты идиотка, – пробормотал он с сокрушительной нежностью, от которой у Катерины сердце сразу же провалилось в живот. – Я тебе не звоню, потому что я тебя боюсь и не знаю, что мне теперь делать.

Ну вот, он выговорил это. Теперь Катерина знает, что никакая он не сильная личность, а трусливое существо мужского пола, не умеющее разобраться в самом себе.

– И я тебя боюсь и не знаю, что мне делать, – ответила она. – Давай бояться вместе.

– Я прилечу завтра – и начнем, – в голосе у него звучало облегчение. – Я рад, что ты позвонила, Кать. Пока.

– Тимыч, я тебя люблю, – пробормотала она, совсем не уверенная, что он ее слышит, и положила трубку.

Все стало просто замечательно, в сто раз лучше, чем было пять минут назад. Даже погода.

Пробегая мимо Ирочки, сторожившей пустой кабинет Приходченко, Катерина послала ей воздушный поцелуй.

– Если кто будет звонить, ты где? – вслед ей прокричала Ирочка.

– В Караганде, – ответила Катерина. – На мобильном. Звоните и приезжайте!

У нее было чудесное настроение.

– Все готово. История получилась – пальчики оближешь! Наутро после публикации у него не останется ни одного сторонника. И написали, собаки, хорошо. Молодцы журналюги. Уважаю сволочей.

– Так, это все понятно. Может, ей в машину диктофончик подбросить?

– Не надо, не суетитесь. Еще Шерлок Холмс говорил, что истинному художнику необходимо чувство меры.

– Да я все понимаю, но у него в службе безопасности тоже не козлы сидят.

– У нас тоже не козлы. Ни с кем, кроме нее, он не говорил. Информация – супер, высший класс. Ну, продала, согрешила. Да никто и доискиваться не будет, понятно, что от нее утечка. Тем более она громче всех кричала – шпионы, шпионы… Кругом шпионы. Потому, что собственное рыло в пуху.

– Ладно, ладно, я не хочу все это обсуждать, мне противно.

– Бросьте целку-то строить, противно, подумаешь! Все, до свидания. Ждите публикаций.

– O.K. Как на бочке с порохом сидишь, ей-богу.

Лето угасало. Дни стали короче, а ночи – холоднее. Звезды высыпали рано – яркие, уже почти осенние.

“Последний и решительный” надвигался неумолимо, как танк, грозя раздавить и смести все с таким трудом возведенные укрепления.

Приходченко вернулся из отпуска. Абдра-шидзе отменил поездку в Париж. Скворцов не вылезал из Калининграда. Катерина перестала есть и спать – некогда было, и как-то неожиданно сдали нервы.