Он открыл пачку сигарет и заглянул внутрь.

Как это он посмел вообразить, что ни с того ни с сего обойдет проклятие, что сможет сбежать с ними на другой конец земного шара и жить долго и счастливо? Харри думал об этом, одновременно поглядывая на часы и прикидывая, во сколько надо выехать отсюда, чтобы все-таки успеть на самолет. Он слушал свое собственное жадное эгоистичное сердце.

Он достал помятую семейную фотографию и снова посмотрел на нее. На Ирену. И ее брата Стейна. На юношу с хмурым взглядом, с которым он встречался и которого вспоминал еще по двум моментам. Первое воспоминание связано с этой фотографией. Второе связано с тем вечером, когда он вернулся в Осло. Он шел по Квадратуре, и молодой человек окинул его изучающим взглядом. Из-за этого взгляда Харри поначалу принял его за полицейского, но он ошибался. Полностью ошибался.

А потом он услышал шаги на лестнице.

Начали звонить церковные колокола. Звук их был слабым и одиноким.

Трульс Бернтсен остановился на верхней ступеньке лестницы и посмотрел на дверь. Ощутил биение сердца. Они снова увидятся. Он радовался и страшился одновременно. Сделал вдох.

И позвонил.

Поправил галстук. Он не слишком хорошо чувствовал себя в костюме. Но понимал, что без него никак не обойтись, после того как Микаэль рассказал, кто придет на новоселье. Все, на чьей форме красуется блестящая латунь: от уходящего начальника полиции и начальников подразделений до их старого конкурента из убойного отдела Гуннара Хагена. Явятся политики. Хитрая дамочка из городского совета, фотографии которой он разглядывал, Исабелла Скёйен. И пара телезвезд, с которыми Микаэль познакомился неведомо как.

Дверь открылась.

Улла.

— Какой ты красивый, Трульс, — сказала она.

Хозяйская улыбочка. Блестящие глаза. Но он в ту же секунду понял, что явился слишком рано.

Трульс просто кивнул, не решился сказать в ответ то, что должен был: что она сама прекрасно выглядит.

Она приобняла его, пригласила войти и сообщила, что приветственное шампанское еще не разлили по бокалам. Она улыбалась, размахивала руками и бросала полупанические взгляды на лестницу, ведущую на второй этаж. Наверняка надеялась, что сейчас спустится Микаэль и примет на себя роль хозяина. Но Микаэль был увлечен одеванием, внимательно всматриваясь в свое отражение в зеркале и укладывая волосы как положено.

Улла слишком быстро и возбужденно болтала о людях, с которыми они вместе росли в Манглеруде, знает ли Трульс, что с ними стало?

Трульс не знал.

— Я не поддерживаю с ними связь, — ответил он.

И был совершенно уверен, что она знает: он никогда не поддерживал с ними связь. Ни с кем из них, ни с Гоггеном, ни с Джимми, ни с Андерсом, ни с Крёкке. У Трульса был только один друг — Микаэль, который постоянно заботился о том, чтобы Трульс всегда находился на расстоянии вытянутой руки, даже тогда, когда Микаэль начал удаляться от него по социальной и карьерной лестнице.

Темы для разговоров у них иссякли. А у Трульса их не было с самого начала. Тогда Улла сказала:

— А как насчет женщин, Трульс? Есть что-нибудь новенькое?