— Ждите.
И тут же из-за занавесей:
— Царь поэтов? Вот как! Ну-ка сюда его, сюда!
— Пройдите, уважаемый.
Что за “уважаемый” еще! Отродясь такого не было!..
В низком поклоне семенящей походкой... у него привилегия: не ползти на карачках, а на своих двоих. Пусть и на полусогнутых.
— Стой, раб!
Это Гурган.
В зале довольно сумрачно.
— Ты что делаешь, раб?!
— В чем дело, господин Гурган?
— Почему не кланяешься эмиру?!
Джафар опустился на колени, прижался лбом к полу. Не поднимаясь:
— О повелитель! (Да, он будет игнорировать Гургана, обращаться прямо к эмиру) Ваш прославленный отец, солнце Бухары эмир Назр позволил мне ходить в его присутствии... вы хотите отнять у меня это право?
Нух буркнул что-то, вяло махнул рукой.
Гурган перевел:
— Ну что ж. Великий эмир Нух оставляет тебе это право... ты ведь был Царем поэтом... это весомый титул.
— Повелитель, позвольте задать вопрос.
Повелитель молчит. Вместо него снова приближенный:
— Ну?
— О повелитель, почему господин Гурган говорит “был”?
Нух немотствует.
— В смысле?
Стало быть, до эмира не достучаться. Эмира как бы и нет. Есть только господин Гурган. Ну хорошо...
— Вы сказали: “Был Царем поэтом”. Я разжалован?
— А ты как думаешь?
— Вряд ли мне стоит в данном случае предаваться каким-либо раздумьям, господин Гурган...
— Не умничай. Тебя придется не только разжаловать... собственно говоря, если голова падает с плеч, разжалование происходит само собой. Поэтому о разжаловании я не думал. Есть вещи более серьезные...
— Еще более серьезные?
— Напрасно усмехаетесь, дорогой Джафар!
Опять, после хамского своего тыканья, взял вежливый тон. Но одновременно и язвительный.
— Бог с вами, господин Гурган, мне совершенно не до смеха. Разве есть более серьезные вещи, чем охота за чинами и наградами?
— Напрасно предполагаете, что я разделю вашу иронию. Если человек, пробившийся к высотам положения, посмеивается над ними, он становится просто жалок.
— Пробившийся? Вы хотите сказать, что я...
— Отталкивали других.
— Отталкивал?
— Интриговал, карабкался изо всех сил... Именно это.
— Гм... кажется, я не был замечен в подобном.
— Да? Это ты так думаешь?
Снова тыкает, скотина. Попробовал бы он прежде тыкнуть... Нарочно выводит из себя. Зачем? Хочет добиться вспышки возмущения. Продемонстрировать эмиру бунтующего раба...
— Да, господин Гурган, это я так думаю.
— И понятно почему: свое-то не пахнет. Не правда ли?
Звон в ушах — это что? Кровь, что ли, хочет вырваться наружу?..
— Вам виднее, господин Гурган.
— Ну что вы, дорогой Джафар. При чем тут я. Я в этих делах не судья. А есть знатоки...
— Кто же это?
— Как кто? Ваши подопечные... вот, например, господин Калами. Кстати, как вы относитесь к творчеству этого уважаемого поэта?
— Видите ли, господин Гурган...
— Не усложняйте, не до того. Можете коротко сказать: да, нет?
— Трудно столь однозначно, поскольку...
— Но вы же рекомендовали его стихи к прочтению перед самим эмиром?
— Да, несколько раз рекомендовал...
— Что значит “несколько”?
— Господин Гурган, вы ставите меня в тупик. Что значит “несколько”? — что обычно.
— Не существует никакого “что обычно”. Существуют расхождения. О которых вы, вероятно, и сами знаете.