– Отведи меня сразу к Обри, – со вздохом попросила Джоанна.

Уильям пропустил ее слова мимо ушей.

На берегу они стали неспешно ходить между палаток и лагерных стоянок, где у костров еще доедали свой ужин крестоносцы. Когда брат с сестрой приближались, можно было различить отрывки их разговоров.

У одного из костров на бретонском диалекте говорили об оставившем поход короле Филиппе.

– Он не видит никакого позора в том, что оставил армию! – горячились крестоносцы.

И тут же кто-то на французском говоре Иль-де-Франса [25]доказывал, что Филипп сделал все возможное, отважно сражался под стенами Акры, штурмуя Проклятую башню, и именно после его последнего натиска башня и, соответственно, Акра пали.

– И уж Капетинг, конечно же, раструбит об этом повсюду! – отвечали с насмешкой. – Теперь будет уверять весь христианский мир, что немало сделал для Святой земли.

– Наш король волнуется о своем королевстве, а не…

Говоривший осекся. Но за него закончили, все так же насмешливо:

– Да, а теперь король Филипп будет уверять, что наш Ричард прибрал к рукам все, что дала его победа.

Для крестоносцев Ричард был «наш», не важно, кто сидел у костра – датчане, бретонцы или те же французы, которые все еще горевали после того, как их государь оставил Палестину, и которые старались найти ему оправдание.

Джоанна проходила мимо, чувствуя на себе внимательный взгляд брата. Пусть смотрит. Она не видит здесь Мартина, да и уверена, что он уже отбыл. Отвез своих евреев, как он говорил ей. И Джоанне хотелось верить в то, что его волновало только это и что он не враг, как утверждал Уильям. В любом случае трудно вызывать в своей душе ненависть к человеку, которому отдала свое сердце, от которого носишь под сердцем дитя.

Брат с сестрой уже обошли французский стан, где выделялась большая палатка с гербом Медведя – лазоревыми и золотыми полосами в обрамлении алой каймы, – ярко выступавшим в свете отдаленных костров. Впереди Джоанна заметила шатер короля Гвидо с возвращенным ему гербом Иерусалимского королевства. Она пошла медленнее. Было нечто, что Джоанна не сказала брату: во время ее последнего свидания с Мартином она заметила на его котте эмблему Лузиньяна. И если он где-то тут… Джоанна надеялась, что сможет вести себя невозмутимо, если ее голубоглазый изменник бросит на нее свой непередаваемо влекущий взор. «Я люблю тебя, – говорил он. – Без тебя мне нет жизни!» Сможет ли она снова его предать?

И тут Джоанна увидела громогласного рыжего крестоносца, о чем-то разглагольствовавшего у костра, который горел неподалеку от палатки короля Гвидо. Она невольно замерла, но потом продолжила идти, даже более спешно, чем ранее.

– В чем дело? – Уильям взял сестру под руку.

– Просто устала. Отведи меня к мужу!

Но Уильям вместо этого сжал ее локоть и остановился. Его взгляд перебегал с одного лица на другое, потом он направился к сидевшим у костра крестоносцам, увлекая за собой Джоанну.

Они подошли совсем близко, когда размахивающий рогом с вином Эйрик заметил их. И замер на полуслове. Он знал Шампера, а отблески костра осветили и фигуру подле него. Кого это тащит тамплиер?