Де Шамперу не хотелось думать, что произойдет в таком случае. Лучше уж, как и все, получать удовольствие от рыцарских состязаний.

– Вам так и не удалось выяснить, кто этот загадочный сарацинский поединщик, победивший Обри де Ринеля? – обратился он к магистру де Сабле.

Тот задумчиво смотрел на ристалище, но его только что гладившая длинную каштановую бороду рука замерла.

– Кто угодно. Когда герольды разнесли весть о предстоящем турнире, сюда явились и мусульмане. Вы ведь сами рассказывали, что за время осады Акры они не единожды приезжали поучаствовать в наших рыцарских состязаниях.

Де Шампер лишь кивнул. Продлившаяся более двух лет осада приморской Акры порой состояла не только из штурмов и атак, но были и мирные периоды, когда сарацины приезжали к крестоносцам, торговали, общались, похвалялись друг перед другом воинским умением. Вот и на этот раз некоторые из них явились на состязания, однако особенно среди них отличился этот не пожелавший назваться эмир.

Сейчас эмир-победитель объезжал арену, получая положенную ему долю рукоплесканий. Да и почему бы не похлопать врагу, если он прибыл с мирными намерениями и так порадовал зрителей своим мастерством?

– Не кажется ли вам, мессир Уильям, что этот таинственный эмир слишком крупный как для сарацина? – заметил де Сабле.

– Среди неверных имеется немало воинов отменной стати, – не согласился де Шампер, который куда дольше магистра прожил в Святой земле и лучше разбирался, как могут выглядеть местные жители. – Но я обратил внимание на другое: этот пожелавший остаться неузнанным сарацин слишком уж хорошо знает наши обычаи и турнирные правила.

Упомянутый сарацин как раз проехал мимо их трибуны, приподняв в знак приветствия копье; под ним был массивный буланый жеребец, хотя обычно неверные предпочитали более легких арабских скакунов. В остальном же эмир выглядел как и многие из воинов-мусульман: обмотанный чалмой полукруглый шлем с высоким острием на макушке, с которого ниспадал конский хвост; обшитый стальными пластинами кожаный панцирь; круглый щит с чеканкой восточной вязи; сапоги с загнутыми носами. Лицо его скрывал до самых глаз кольчужный клапан [5], так что черт было не рассмотреть, но Шамперу показалось, что глаза у него довольно светлые. Ох, и не доверял же он сарацинам с такими светлыми глазами! Они встречались у арабов так же редко, как у европейцев черные.

– Я отправлю кое-кого из братьев ордена разузнать, кем может быть сей сарацинский воин, – произнес маршал и уже стал подниматься, когда рядом прозвучал возглас:

– Не делайте этого, мессир!

Уильям и магистр де Сабле с удивлением повернулись к находившемуся в соседней ложе герцогу Гуго Бургундскому.

Крестоносцы между собой дали бургундцу прозвище Медведь – как из-за его внушительной комплекции, так и из-за чрезмерной волосатости: у герцога была не только густая бурая шевелюра, но и широкая жесткая борода, а также поросль в ушах и в носу. Он был импульсивным человеком, мог наорать, вспылить, но мог быть и ранимым, как девица, часто лил слезы. Все помнили, как Гуго Бургундский рыдал, сообщая Ричарду, что его король Филипп Французский отказался от дальнейшего участия в крестовом походе. Сам же Медведь предпочел остаться и бороться за Иерусалим, и именно ему надлежало командовать теми силами французов, которые, как и он, предпочли выполнить обет и воевать за Гроб Господень. Такая честь сделала герцога властным и заносчивым, он даже стал ссориться с Ричардом, чего ранее не позволял себе. Причем сетовал, что французов в армии Креста не чтут, как должно, и постоянно выдвигал все новые требования.