Я откашлялся.

— Уважаемые господа! — начал я звучным и, как мне казалось, полнокровным голосом, хотя Палму потом утверждал, что я каркал, как хриплая ворона. — Прошу прощения, — тут же поправился я: — Дамы и господа! — Потому что за это время компания пополнилась двумя журналистками, очень миленькими девушками, хотя на одной, к сожалению, были брюки-дудочки и полосатые носки. Наверняка фоторепортерша! — У меня нет никаких претензий к прессе, — сурово сказал я, учтиво поклонившись при этом обеим девицам, — я имею в виду утренние газеты. До сих пор наше сотрудничество ничем не омрачалось и взаимное доверие не было нарушено. Не сомневаюсь, что вы, господа, можете подтвердить это.

Один из репортеров саркастически улыбнулся — по всей видимости, своим воспоминаниям. Я рассердился не на шутку.

— Но сегодняшнее происшествие перешло границы допустимого, это непростительный поступок! — грозно обрушился я. — Впервые за все время, гм, время моего пребывания на посту начальника, одна газета, гм, в погоне за сенсацией позволила себе перебежать дорогу полиции, без предварительного согласования.

— Однако… — возразил некий молодой человек с воспаленными, похоже от беспробудного пьянства глазами, с фотоаппаратом, болтающимся на груди, и кинокамерой в руке. И с реденькой короткой бороденкой.

Движением руки я заставил его замолчать.

— Сейчас не время для бесплодных споров, — заявил я. — Хочу только заметить, что полиции удалось раскинуть сеть, и она, полиция то есть, со всей возможной энергией приступила к расследованию данного прискорбного происшествия… Так что я не разглашу служебной тайны, если скажу, что у нас, то есть у главы полиции и у меня, были все основания полагать, что виновные…

— Подозреваемые, — сухо поправил меня Палму.

— Подозреваемые, — поспешно повторил я и добавил, чтобы сохранить лицо: — …или подозреваемый… То есть в нашей стране никого нельзя называть «виновным» до тех пор, пока суд в соответствии со всеми законами не установит доподлинно виновность подсудимого и не вынесет окончательный приговор. Пресса слишком часто допускает подобные ошибки. — Я бросил тяжелый взгляд на жидкобородого блондина, и моя антипатия к нему усилилась. — Но произошло то, что произошло, — продолжал я, — и если прежде у нас была достаточно твердая уверенность, что винов… подозреваемые будут задержаны и окажутся за решеткой сегодня же вечером — до того, как газеты уйдут в набор, то теперь… Теперь, когда одна газета, гм, преждевременно и непростительно разгласила сведения, наши усилия могут быть сведены на нет. Убийца предупрежден…

Комиссар Палму сердито кашлянул.

— Или виновный в непредумышленном убийстве, — поправился я.

Но журналистам было уже не до того.

— Садисты и извращенцы, — сказал репортер из вечерней газеты, — это золотая молодежь резвится — извращенцы!

— Молчать! — рявкнул я. — Вы уже выступили в своей газете. Хватит! Больше ничего добавить не могу.

Старшие и более опытные репортеры стали дергать наглеца за рукав, и на их лицах я ясно увидел разочарование. Я смягчился.

— Могу вам только намекнуть, — медленно проговорил я; я тянул время, мучительно придумывая, что бы такое им сказать… — Так вот, — воодушевился я наконец, — ни в коем случае нельзя теперь вмешиваться в расследование, проводимое полицией, и оспаривать точку зрения полиции. Это серьезное предупреждение для всех. Однако мне разрешено сообщить вам, что в данный момент сам глава полиции находится на совещании у губернатора.