— Плавать? — переспросил я, невольно проглотив паан, остававшийся во рту.

— Да, плавать. Я отведу тебя на пляж Чаупатти, очень замечательный пляж, и там ты можешь жевать и плевать, и еще жевать, а потом плевать без костюма, и не будешь тратить деньги на стирку.

— Послушай, я хотел спросить насчет экскурсий по городу. Ты ведь работаешь гидом?

— О да, я самый лучший гид в Бомбее, и во всей Индии тоже.

— Сколько ты берешь за день?

Он проказливо взглянул на меня, надув щеки, что выражало, как я стал понимать, хитроумие, служившее подкладкой его широкой приветливой улыбки.

— Я беру сто рупий за день.

— О’кей.

— И туристы платят за мой обед.

— Это понятно.

— И за такси тоже туристы платят.

— Да, конечно.

— И за билеты на автобус.

— Разумеется.

— И за чай, если мы пьем его в жаркий день, чтобы освежить свои персоны.

— Да-да.

— И за сексуальных девушек, если мы идем к ним в прохладную ночь, когда мы чувствуем, что у нас набухла большая необходимость в наших…

— Ладно, ладно. Послушай, я заплачу тебе за целую неделю. Я хочу, чтобы ты показал мне Бомбей, объяснил, что тут к чему. Если все пройдет хорошо, в конце недели я заплачу тебе дополнительную премию. Как тебе эта идея?

В глазах у него сверкнула улыбка, хотя голос почему-то был угрюмым.

— Это твое хорошее решение, Линбаба. Твое очень хорошее решение.

— Ну, это мы увидим, — рассмеялся я. — И еще я хочу, чтобы ты научил меня кое-каким словам на хинди.

— О да! Я могу научить тебя всему, что захочешь! «Ха» означает «да», «нахин» — «нет», «пани» — «вода», «кханна» — «еда»…

— Хорошо, хорошо, не все сразу. Ну что, это ресторан? Слава богу, а то я уже умираю от голода.

Я хотел зайти в темный невзрачный ресторанчик, но тут Прабакер остановил меня. Лицо его по какой-то причине вдруг приняло серьезное выражение. Он нахмурился и проглотил комок в горле, как будто не знал, как приступить к делу.

— Прежде, чем мы будем есть эту прекрасную пищу, — произнес он наконец, — и прежде, чем мы… будем заниматься вообще каким-нибудь бизнесом, я должен… мне надо тебе что-то сказать.

— Ну, давай…

Вид у него был настолько удрученный, что меня охватили дурные предчувствия.

— Так вот, знаешь… эта тола чарраса, которую я продал тебе в гостинице…

— Да?

— Ну, понимаешь… это была цена для бизнеса. Настоящая цена, дружеская, — всего пятьдесят рупий за одну толу афганского чарраса. — Он воздел руки кверху, затем уронил их, хлопнув себя по ляжкам. — Я попросил у тебя на пятьдесят рупий больше, чем надо.

— Ясно, — отозвался я спокойно.

С моей точки зрения, это был сущий пустяк, и мне хотелось рассмеяться. Однако для него это, очевидно, было очень важно, и я догадывался, что ему не часто приходится делать такие признания. Впоследствии Прабакер объяснил мне, что как раз в этот момент он решил стать моим другом, а это означало, что он всегда должен быть скрупулезно честен со мной, говоря что-либо или делая. С тех пор он неизменно резал правду-матку мне в глаза, что, конечно, не могло не подкупать, хотя порой и раздражало.

— Ну, и что же мы будем делать с этим?

— Я предлагаю вот что, — ответил он очень серьезным тоном. — Мы быстро-быстро выкуриваем весь этот чаррас по бизнес-цене, а потом я покупаю для нас новый. И теперь все будет для тебя — и для меня тоже — по дружеской цене. Такая политика будет без проблем?