У дома Марсагета уже дымились костры под котлами с мясом, и были раскинуты ковры с угощением. В полной тишине Абарис и Спарток, разодетые в свои лучшие одежды, вышли на середину круга, образованного присутствующими. Огромная чаша из обожженной глины с изображением Великой Табити на боках уже была доверху наполнена дорогим выдержанным вином.

Жрец племени Марсагета благоговейно протянул юношам священный бронзовый нож; сначала.

Спарток, а затем Абарис сделали глубокие надрезы выше кисти правой руки, и их кровь пролилась в чашу, смешалась с вином; жрец в это время, склонив голову, молился. Затем дал знак, и два воина внесли оружие братающихся: мечи, дротики, стрелы и секиры. Юноши приняли их и опустили в чашу. Соединив в местах надрезов руки, Абарис и Спарток произнесли слова священной клятвы, а затем подняли чашу, отпили из нее несколько глотков и передали Марсагету. Тот тоже отхлебнул немного и вручил чашу Радамасевсу – его поддерживали под руки военачальники сколотов, – чаша пошла по кругу.

Когда последний из присутствующих воинов выпил священный напиток, и чаша показала дно, громкие торжествующие крики раздались среди знати, окружившей юношей – теперь они побратимы! Все принялись обнимать друг друга, поздравлять – свершилось великое таинство древнего обряда. После жертвоприношения богам – для этого привели двух упитанных бычков – уселись пиршествовать. Сытный обед и вино получили воины, а также остальные жители Атейополиса, что доставило им немалую радость: многие из них уже давно забыли вкус мяса и аромат приправленной сильфием горячей похлебки.

Всю вторую половину дня в лагере сармат горели погребальные костры. Вонючий дым, придавленный к земле сырым ветром, доползал до валов Старого Города, где стояли угрюмые воины сколотов, изредка разражавшиеся проклятиями в адрес завоевателей: их товарищи так и остались лежать в степи поживой для воронья, и теперь души воинов не могли вкусить радости встречи с предками в загробном царстве, слонялись опозоренные и неприкаянные в земном эфире, а это грозило новыми бедами оставшимся в живых.

Перед вечером дозоры у главных ворот Атейополиса подняли тревогу; Марсагет в сопровождении военачальников поспешил на валы.

От лагеря Дамаса по направлению к главным воротам медленным шагом двигалась небольшая группа воинов. Холеные, рослые жеребцы в богатой сбруе, сверкающее украшениями воинское облачение, дорогие эллинские шлемы на головах – все указывало на знатность и богатство всадников.

Впереди ехали двое: закованный в железо военачальник в коротком синем плаще с меховой оторочкой по низу и на горловине и худощавый юноша-оруженосец с длинным копьем в руках. Привязанные к наконечнику копья длинные разноцветные ленты, в основном белые и красные, струились на ветру.

Настороженно и зло смотрели сколоты на сармат; когда они приблизились настолько, что стали отчетливо видны их лица, лучники на валах зашевелились, потянулись в колчаны за стрелками.

– Отставить! – прикрикнул Марсагет, многозначительно переглянувшись со своими приближенными. – Это парламентеры.