Он наклонился вперед, открыл бардачок и вытащил оттуда большую коробку бумажных салфеток «Клинекс».

— Видишь, я во всеоружии.

— Американцы всегда пользуются бумажными платками.

Она вынула один и высморкалась.

— Когда не можешь сдержать слез, это ужасно, правда? Стоит только начать, и никак не остановишься. Вообще-то я плачу очень редко.

Но не успела она закончить это смелое заявление, как слезы снова полились. Джон спокойно ждал, словно не замечая и ничего не говоря. Немного погодя, когда рыдания затихли, перейдя во всхлипывания и шмыганье носом, и она решительно высморкалась, он заметил:

— Если человеку надо выплакаться, я не вижу причин, почему он должен себя сдерживать. Я всегда заливался слезами, когда был ребенком и меня увозили в школу в Фессенден. И отец никогда меня не останавливал и не говорил, что это не пристало мужчинам. А иногда мне даже казалось, что он сам готов был разрыдаться.

Виктория улыбнулась вымученной улыбкой, но ничего не сказала, и Джон решил больше об этом не говорить. Всю дорогу до Кригана они молчали. Маленький городок купался в холодных лучах послеполуденного солнца. На улицах было чисто и почти пусто, не видно было скромных групп туристов, которые заполнят их ближе к лету, когда начнется летний сезон.

Он остановил машину около аптеки.

— Тебе ничего не нужно купить?

— Нет, спасибо.

Он оставил Викторию в машине и вошел в аптеку, где купил крем для бритья и несколько лезвий. Затем направился в газетный киоск и спросил «Файнэншл таймс», но газеты там не оказалось. Он купил мятные конфеты и пошел к машине.

— Держи. — Джон бросил пакетик Виктории на колени. — Если ты их не любишь, мы отдадим Томасу.

— Может быть, их любит Эллен. Старикам всегда нравятся мятные конфеты.

— Это же ириски. Эллен не сможет их жевать. У нее вставные зубы. Ну, что будем делать дальше?

— Наверное, вернемся в Бенхойл.

— Это все, чего тебе хочется? А тебе не кажется, что мы могли бы здесь прогуляться? Например, сходить к морю, на пляж?

— И ты знаешь, как туда пройти?

— Конечно. Я часто приезжал сюда в детстве.

— А у тебя нет дел, которыми надо заняться?

— Ни единого.

Пляж в Кригане отделяло от города поле для гольфа, и подъехать к песчаной полосе на машине было невозможно. Поэтому Джон припарковал свой «форд» у клуба. Когда он выключил мотор, они услышали негромкое завывание ветра. Длинные полоски бледной травы, обрамлявшие ровные зеленые лужайки, при каждом порыве ветра клонились к земле, а яркие непромокаемые куртки двух заядлых игроков раздувались на ветру, напоминая воздушные шарики. Джон застегнул молнию своей старой кожаной куртки и протянул руку за свитером, лежавшим на заднем сиденье.

Свитер был голубой и очень толстый, с высоким отворачивающимся воротником, плотно облегающим шею. Виктория натянула его через голову, и плотный, связанный резинкой воротник потянул за собой ее волосы. Она вытащила их и распустила по плечам. Манжеты целиком закрывали ей руки, а нижняя кромка свитера доходила почти до колен.

Они вышли из машины, и ветер набросился на открытые дверцы с такой силой, что пришлось приложить немало сил, чтобы закрыть их. К морю вела дорога прямо по зеленому полю для гольфа. Под ногами рос горный тимьян, и можно было запросто споткнуться о базальтовый выступ, заросший утесником. За полем для гольфа начинались дюны, поросшие жесткой травой, которые в этих краях называют «вересковыми пустошами», тут же был небольшой поселок из домов-фургонов и маленькие полуразвалившиеся домишки, летом раскрывавшие свои ставни; здесь можно было купить шоколад, газированные напитки и мороженое. Дюны заканчивались обрывом и песчаным склоном. Было время отлива. Далеко отступившее море обнажило полосу белого песка. Вдали разбивались о берег волны, увенчанные снежной пеной и тучей брызг. Вокруг не было ни души — ни единой собаки или резвящегося ребенка. И только чайки кружили над головой, крича о своем презрении ко всему миру.