Дверь распахнулась.

Появился Хулихан, улыбающийся так, как улыбаются только задыхающиеся победители.

– Хулихан! – вскричали выигравшие.

– Дун! – возопили проигравшие. – Где Дун?

Действительно, Хулихан был первым, но его соперник вообще отсутствовал.

Из кинотеатра на улицу уже вытекала толпа.

– Может, этот идиот перепутал двери?

Мы ждали. Толпа на улице вскоре рассосалась.

Тимулти первым вошел в пустое фойе.

– Дун?

Но там никого не было.

А может быть, заглянул кое-куда? Кто-то широко открыл дверь мужского туалета:

– Дун?

Ни ответа, ни звука.

– Господи, а что, если он сломал ногу и валяется где-нибудь в зале в смертельной муке?

– Точно!

Кучка мужчин, направлявшаяся в одну сторону, шарахнулась к внутренней двери, вошла в зал и заполнила проход. Я последовал за ними.

– Дун!

Здесь нас встретили Кланнери и Нолан. Они молча показали вниз. Я дважды подпрыгнул, пробуя что-нибудь увидеть за головами. В просторном зале было темно. Я ничего не разглядел.

– Дун!

Наконец мы все столпились в проходе у четвертого ряда. До меня доносились возгласы присутствующих, увидевших то же, что и я.

Дун по-прежнему сидел в четвертом ряду у прохода; руки его были сложены на груди, глаза закрыты.

Мертв?

Ничего подобного. Большая, блестящая, красивая слеза ползла по его щеке. Еще одна слеза, более крупная и блестящая, наворачивалась в уголке другого глаза. Подбородок Дуна был мокрым. Он, без сомнения, плакал вот уже несколько минут.

Его окружили, наклоняясь, заглядывали в лицо.

– Дун, ты чего, заболел?

– Стряслось что-нибудь?

– Боже мой! – воскликнул Дун. Он потряс головой, дабы найти в себе силы говорить. – Боже мой, – наконец произнес он, – поистине у нее голос, как у ангела.

– Какой еще ангел?

– Который вон там, – Дун кивнул.

Головы повернулись, уставившись на пустой серебристый экран.

– Ты имеешь в виду Дину Дурбин?

Дун всхлипнул:

– Вернулся родной, исчезнувший голос моей бабушки…

– Задница твоей бабушки! – зло проговорил Тимулти. – У нее никогда не было такого голоса!

– А кто это может знать, кроме меня? – Дун высморкался и вытер глаза.

– Уж не хочешь ли ты заявить, будто из-за девчушки Дурбин ты отказался от спринта?

– Именно, – ответил Дун. – Именно. Знаешь, было бы святотатством выскакивать из кинотеатра после такого пения. Это то же самое, что прыгнуть через алтарь во время венчания или танцевать вальс на похоронах.

– Ты, по крайней мере, мог бы предупредить нас, что соревнования не будет. – Тимулти свирепо поглядел на него.

– Как? Это обрушилось на меня, словно божественный недуг. Особенно та последняя песня, которую она пела, «Прекрасный остров Инишфри», правда ведь, Кланнери?

– А еще что она пела? – поинтересовался Фогарти.

– Что еще пела?! – заорал Тимулти. – Он пять минут назад лишил нас половины дневного заработка, а ты спрашиваешь, что она там еще пела! Убирайся отсюда!

– Деньги, конечно, вращают мир, – согласился Дун, – но именно музыка уменьшает трение.

– Что здесь происходит? – раздался голос откуда-то сверху. С балкона свесился человек, попыхивая сигаретой. – Что за шум?

– Это киномеханик, – прошептал Тимулти и громко сказал: – Привет, Фил, дорогой мой! Это мы, команда! У нас тут возникла небольшая проблема, Фил, этического характера, если не сказать эстетического. Вот мы и подумали, а не смог бы ты еще разок прокрутить гимн?