Поезд должен отойти через полчаса. Васька ушел за билетом для Зины, а девчата разбежались по вокзалу купить что-нибудь ей в дорогу. С Зиной остались только Федор Михеевич и Павел.

— Так вы, голубушка Зинаида Владимировна, не забывайте нас, — проговорил Федор Михеевич и вытащил из кармана свою почерневшую трубку. — Вот скажете — зачем старый дурак на вокзал притащился…

— Ну, что вы, Федор Михеич! — воскликнула Зина, беря его под руку.

— Ну-с, не скажете, не скажете, хорошо. Я так, к слову. А ведь я, Зинаида Владимировна, пятый десяток на этом заводе. Да-с, пятый. Сам строил его. Был каменщиком, плотником. Вся моя жизнь тут прошла…

Старый мастер долго набивал табаком трубку.

— За всю-то жизнь сколько молодежи через мои руки прошло!.. Многие сейчас уже мастера да инженеры. Кое-кто и выше пошел. Василий Семенович Береговой, слышали, конечно? Директор завода на Урале. По его книжкам учитесь. А пришел ко мне пятнадцатилетним пареньком: «Хочу токарем стать…» Вот так всю жизнь я с молодежью. Люблю вас, беспокойных. Самому-то бог не дал сына или дочку… Павел, сбегай-ка за спичками. Забыл по старости, вот оказия…

Павел ушел покупать спички. Когда вернулся, Федор Михеевич дымил трубкой на весь перрон, а девчата щебетали возле вагона.

— Ну вот, Павлик, и расстаемся. А я так полюбила ваш город, — сказала Зина, впервые обращаясь к нему в то утро. Павел заметил в ней какую-то перемену, пока бегал за спичками. Синие глаза ее были грустны. Зина помолчала и добавила: — И реку тоже полюбила…

— Да, река у нас хорошая, — только и нашел что сказать Павел.

— Хорошая, — еле слышно повторила Зина. — Все это я никогда не забуду. Возьми от меня на память, — она протянула ему только что купленный томик стихов Лермонтова и, не глядя на Павла, вскочила на подножку вагона.

Весь этот день Павел работал, чувствуя какую-то пустоту в цехе.

Вечером, после ужина, сразу же лег в постель, долго лежал, смотря в темное окно, ни о чем не думая. Затем взял с тумбочки подаренную книжку. На первой странице был написан адрес и приписка: «Если вспомнишь когда-нибудь две наши прогулки по реке, — напиши мне, Павлик».

Павел захлопнул книжку и сунул ее под подушку. Потом вынул, положил в чемодан и запер зачем-то его на ключ. Кто-то из жильцов вошел в комнату и, укладываясь спать, стал рассказывать о только что просмотренной кинокартине. Павел так и не мог понять, кто это и о чем рассказывает. Быстро одевшись, он выскочил на улицу…

Каждый вечер, возвращаясь с работы, Павел теперь подходил к швейцару Марье Васильевне и спрашивал, нет ли ему письма. Чаще всего старушка отвечала, не прекращая своего вязанья, что нет.

— Да и писем-то сегодня было всего пять-шесть, — добавляла обычно она. — Завтра, должно быть, придет тебе, Пашенька.

Однажды, в начале декабря, Марья Васильевна вручила ему сразу письмо и телеграмму. Павел, взглянув на ленинградский штемпель на письме, убежал в комнату.

Вскрыл сначала телеграмму: «Встречай четвертого Зина», — прочитал он, ничего не понимая. «Как же так? Значит, она едет к нам? А учеба?»