— Не доводите до абсурда, — поморщился Журавко. — А вы, Гринько, повстречайтесь-ка с этой Полищук еще раз. Стоит поинтересоваться, откуда страх. Повстречайтесь, но не сегодня и не завтра. Если это тот страх, который может нас заинтересовать, дайте ему созреть. Когда похороны?

Ремез посмотрел на часы.

— В пять, — сказал он. — Все формальности соблюдены.

Журавко обратился к Очеретному.

— Ваши люди там будут? Нелишне послушать, что будут говорить родные, товарищи по работе.

В дверь постучали, и в кабинет начальника райотдела влетел капитан Панин.

— Разрешите принять участие в совещании, товарищ полковник?

— А, блудный сын, возвратился? Наконец-то! — воскликнул Журавко, не скрывая радости, что видит Панина. Выпрямившись во весь свой высоченный рост, он поспешил навстречу капитану. — Разрешаю. Но совещание уже закончилось. Вы свободны, товарищи!

Был Панин, как всегда, по-спортивному подтянут — сухощавый сгусток тренированных мускулов, глаза смеялись. Умел он при желании прикинуться простачком или же предстать перед вами рафинированным интеллигентом. Наблюдательные люди сокрушались, что в его лице гибнет незаурядная артистическая натура, не подозревая, как они близки к истине. Дело в том, что капитан Панин начинал свою самостоятельную жизнь на сцене областного драматического театра. И как начинал! Бывало, молодежь ходила не на спектакль, а «на Панина». Но вдруг грянул гром: артист Панин блестяще сыграл роль инспектора уголовного розыска и потерял интерес к театру. Как известно, человеческая судьба — особа хитроумная, а нередко и каверзная, но Олекса Панин на нее не жаловался.

— Ну, что там у павлопольцев? — нетерпеливо спросил полковник, как только они остались вдвоем. — Долгонько они тебя держали. Что-то запутанное?

— Распутали, — сказал Панин. — Сложить все вместе, так в Павлополе я и недели не сидел. Пришлось с самолета на самолет...

Журавко не сводил с капитана глаз. Дома он избегал разговоров о служебных делах и своих сотрудниках, однако о Панине вспоминал часто, чем немало заинтриговал жену. Когда же она намекнула, что хотела бы увидеть современного Холмса, Журавко фыркнул:

«Старая ты для него, Фрося. У Панина знаешь кто? Шумейко, театральная прима!»

«Но он же — Панин, а она — Шумейко».

«Актрисы редко берут фамилии мужей, — терпеливо объяснил он, удивляясь наивности жены. — Актрисы заботятся о собственном театральном имени».

«Знаешь, — сказала она, — я, может, ошибаюсь, но мне почему-то кажется, что он похож на Юру».

«Ничуть», — возразил полковник, недовольный тем, что разговор приобретает нежелательное направление. В позапрошлом году пограничник Н-ской заставы Юрий Журавко «погиб смертью храбрых при выполнении служебных обязанностей». Иногда такие сообщения почта приносит и в мирное время. Единственный сын, его и Фроси. Не проходило дня, чтоб она не вспоминала Юрия, и за каждым воспоминанием были слезы.

«Ничуть», — сказал он тогда. Теперь же, сидя рядом с Паниным, подумал: «А Фрося попала в точку он таки напоминает Юру, хотя немного старше. В лице сходства мало, тут другое. Жизнь словно не вмещается в нем, плещет через край самыми неожиданными проявлениями, и это притягивает как магнит. Именно таким был Юрий. Но Фрося же никогда не видела Панина! Воистину материнская душа полна загадок».