Малькольмсон на одеревеневших от ужаса ногах медленно повернулся и затрясся как в лихорадке. Его как будто покинули силы, он потерял возможность действовать и двигаться, даже думать. Теперь он мог только смотреть и слушать.
В огромном дубовом кресле с высокой резной спинкой восседал судья, облаченный в алую мантию с горностаевой оторочкой, и смотрел на него полными ненависти глазами. Решительный жестокий рот судьи исказила зловещая торжествующая улыбка, когда он поднял перед собой черную судейскую шапку[4]. Малькольмсон почувствовал, что у него останавливается сердце, как у человека, который ожидает, что вот-вот произойдет что-то резкое и неожиданное, что может напугать насмерть. В ушах зазвенело, хотя он все еще слышал рокот бури. Сквозь вой ураганного ветра послышался другой звук: большие башенные часы на рыночной площади пробили полночь. Какое-то время, показавшееся ему бесконечностью, Малькольмсон простоял неподвижно, как каменное изваяние, с широко раскрытыми, полными ужаса глазами, и даже не дыша. Когда часы начали бить двенадцать, улыбка судьи сделалась еще более торжествующей, и с последним ударом он водрузил черную шапку себе на голову.
Медленно и важно судья поднялся с кресла и поднял с пола кусок колокольной веревки, провел им по ладони, как будто наслаждаясь прикосновением, после чего неторопливо стал завязывать на одном конце петлю. Закрепив потуже узел, он прижал петлю к полу ногой и сильно потянул веревку. Убедившись, что петля достаточно крепка, он удовлетворенно кивнул и проверил, достаточно ли легко узел скользит по веревке. После этого он, не сводя с Малькольмсона глаз, двинулся вдоль стола с противоположной от него стороны, пока не дошел до угла, после чего прыгнул к двери, отрезав Малькольмсону путь к бегству. Тут Малькольмсон почувствовал, что оказался в ловушке, и начал соображать, что же теперь делать. Что-то в глазах судьи не давало отвести от него взгляд. Малькольмсон увидел, что фигура в мантии стала приближаться, по-прежнему держась между ним и дверью. Судья поднял веревку и метнул в бедного математика петлю, как будто стараясь заарканить его. Огромным усилием воли Малькольмсон заставил себя отклониться в сторону. Он увидел, как веревка упала рядом, услышал, как она ударилась о дубовые половицы. Судья поднял веревку и попытался снова накинуть ее на шею студенту, при этом не сводил с него злобных глаз. Каждый раз с большим трудом молодому человеку удавалось увернуться от петли. Так повторялось несколько раз, причем судья не проявлял никаких признаков досады или раздражения, вызванных неудачами, казалось, что он играет, как кошка с мышкой. Наконец Малькольмсон бросил вокруг себя отчаянный взгляд. К этому времени лампа, похоже, разгорелась, и в комнате сделалось довольно светло. Он увидел, что из бесчисленных норок, щелей и трещин в стенах за ним наблюдают крысы, и от этого ему стало чуточку спокойнее. Покрутив головой, он также заметил, что короткий конец веревки, который остался болтаться под потолком, весь увешан крысами. Из-за их серых тел не было видно и квадратного дюйма веревки, а из небольшого круглого отверстия в потолке, из которого она свешивалась, выползали все новые и новые грызуны. На веревке их уже собралось столько, что под воздействием их общего веса колокол пришел в движение.