– Настя, ради бога! Не пойду я никуда! Послушай меня, я...

– Уходи-и... – простонала Настя, зажмуриваясь, и Илья, наконец решившийся поднять взгляд, увидел, что она плачет. И плачет уже давно, потому что платочек в ее пальцах превратился в крошечный мокрый комок. – Уходи, проклятый, к девке своей! Убирайся! Кобель ненасытный, всю жизнь, всю кровь выпил из меня! Видеть я тебя уже не могу, понимаешь ты это?! Понимаешь или нет, вурдалак? Понимаешь, изверг?! Пошел вон!

Дашка на кровати шевельнулась, прошептала что-то, и Настя умолкла, склонилась над ней. Илья, повернувшись, вышел за дверь. Медленно спустился по лестнице в сени. Долго стоял в темноте, прислонившись спиной к сырым бревнам. Из-за двери залы слышались звуки рояля, звонкий голосок Анютки напевал знакомый романс:

Илья даже рассмеялся: до того к месту пришелся Анюткин романс, и до того все было плохо. И вздрогнул от неожиданности, когда сзади кто-то взял его за плечо. Он повернулся. На него обеспокоенно смотрел Митро.

– Морэ, что с тобой? Что ты как с поминок? С Дашкой что-то, спаси бог?

– Нет. Слушай, Арапо, Христа ради, отстань, – хрипло попросил Илья.

Меньше всего на свете ему сейчас хотелось с кем-либо разговаривать, а тем более с Митро. Тот, видимо, понял это и, уже поднимаясь по лестнице, негромко сказал:

– Знаешь, что Варька твоя с табором приехала? Встали за Рогожской, на второй версте. Сходил бы.

С минуту Илья стоял не двигаясь. Затем крепко, до боли, потер лицо ладонями, подумал о том, что выбирать ему не из чего, пнул ногой дверь и вышел на залитую закатным светом Живодерку.

В комнате Маргитки царил кавардак. Скрипучий комод был распахнут, и из него гроздьями свешивались платки и шали. На полу валялись черепки упавшего с окна цветочного горшка, и алые лепестки сломанной герани покрывали домотканый половик, словно брызги крови. По подоконнику были разбросаны мониста и серьги, у порога кучей валялись атласные и шелковые платья, в углу лежала скомканная ротонда из чернобурки. Посреди этого разгрома на полу, схватившись руками за щеки, сидела хозяйка комнаты.

Вот уже второй час Маргитка безуспешно пыталась собрать хоть какие-то вещи. С арестом Паровоза рухнула последняя надежда, бежать за помощью больше не к кому. Оставаться в доме нельзя, но и идти тоже некуда. Оставался слабый расчет на родственников в Самаре, но Маргитка точно знала, что через месяц, когда все станет заметно, ее тут же сдадут обратно отцу. Да что через месяц – сразу же, как только она там появится. Где это видано, чтобы молодая незамужняя цыганка одна разъезжала, где ей вздумается, без брата или отца, без матери или тетки? Значит, путь один – под заборами побираться, в полном отчаянии думала Маргитка. Вот только тряпки бы увязать с собой какие-нибудь. Хорошие тряпки, дорогие, продать их – может, и на жизнь на первое время хватит.

Скрипнула дверь, и в комнату быстро вошел Яшка. Маргитка ахнула. Господи всемилостивый, как же это она на щеколду-то закрыться забыла?