– Ни о каком повышении жалованья не может идти речи, так как полицеанты ещё и не платят налоги. Деньги вы всё равно должны отдать, если кто-то не получал жалованья, при этом имея правильно и своевременно оформленные бумаги, у того будут сделаны вычеты в качестве компенсации. Господин гауптман разрешает внести вместо трёхсот марок одну корову или быка, или трёх свиней, или пять овец.

В зале опять начался шум, правда, много меньше, чем раньше, но видно, что присутствующие были против такой оценки.

– Если в следующий раз кто-то опять отдаст своё оружие, то будет повешен. Сейчас вы будете выходить по десять человек из здания и выполнять то, что вам скажут. Кто откажется, будет расстрелян.

Открылась дверь на улицу, и несколько немецких солдат начали выдёргивать людей из толпы, отправляя толчками наружу. Когда первый десяток оказался на улице, туда же прошёл гауптман. Прошла пара минут, может, чуть больше, и на улице грянул залп. Шум в зале резко усилился.

– Спокойно, – закричал переводчик. – Если вы будете исполнять правильно приказы, то останетесь живы.

Дверь снова открылась, и в зале стало меньше ещё на десяток человек. В толпе пошло шебуршение, и я не заметил, как оказался на краю свободного пространства перед дверью. Первым желанием было рвануться назад и забиться поглубже, но усилием воли переломил себя, загнав панику вглубь. Хрен вам – лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Залп. Теперь и моя очередь.

В моём десятке оказались Говоров и Фефер. Странно, Германа я до этого не замечал. После полутёмного помещения глаза не сразу адаптировались, но через несколько секунд я разглядел справа, метрах в тридцати, два десятка сбившихся в кучу людей. Прямо перед нами находился стол, на котором лежали внавал винтовки, а слева, метрах в десяти, кирпичная стена, частично закрытая мешками. Мешки образовывали вторую стену, размером примерно два на два метра.

– Взять оружие, – эти слова сказал немец с унтер-офицерскими нашивками. Сказал по-русски достаточно чисто, но со странно знакомым акцентом. – Если кто-то промахнётся, я замечу, тогда будете стрелять ещё раз. Промахнётесь второй раз – расстреляют всех.

Куда промахнёмся? Что вообще за чертовщина?

К мешкам подошли три человека, точнее, два солдата тащили слегка упирающегося штатского с завязанными глазами. Прислонили его к мешкам и отбежали в сторону. Только тут я заметил, что человек стоит в красном снегу.

– Стройся! Быстро!

Вот теперь я всё понял – кровью решили повязать.

– Передёрнуть затвор! Целься!

Промахиваться нельзя, да и бесполезно это, всё одно мужику конец, а так и себе приговор подпишешь.

– Пли!

Ударило по ушам, человека откинуло на мешки, и он тут же рухнул. Про такое говорят – как подрубленный.

– Сложить оружие. Ты и ты, – немец показал на двоих из нас. Слава богу, не на меня, не знаю, как бы я выдержал. – Убрать тело. Остальные идите туда.

Унтер указал на столпившихся полицаев, и мы пошли. Теперь нас стало уже три десятка. В основном все стояли молча, у двоих я заметил мокрые полоски под глазами. Один молодой парень скрючился в три погибели и что-то мычал. Вытолкнули следующую партию невольных палачей. Залп!