И тут баронесса впервые рассказала дочери, что прежде они были богаты, но теперь это не так; что у них был свой дом и они имели поместья и замки, но все это утрачено, и теперь их единственное место под солнцем — маленький коттедж, в котором они живут, да и то он не в их собственности, и пользоваться им можно лишь при условии внесения ежегодной платы; если же они с матерью хоть раз не заплатят нужной суммы, их прогонят прочь из дома, несмотря на то что идти им некуда.

Тогда Сесиль спросила у матери, откуда брались деньги, на которые они жили до сих пор, и баронесса не стала скрывать от нее, что источником, который вскоре должен был иссякнуть, служили бриллианты ее бабушки. Бедная девочка спросила, не может ли она как-то способствовать благосостоянию семьи и, раз каждый обязан жить либо за счет приобретенного состояния, либо за счет какого-то вознаграждения, не в силах ли она тем или иным способом помочь своей семье; тут она узнала, что женщина в этом мире не сама творит свою судьбу, ее судьба предопределяется и почти всегда зависит от мужа. Тогда Сесиль, вспомнив, что говорила ей мать о планах союза с семьей Дюваль, бросилась в объятия баронессы со словами:

— О матушка! Клянусь вам, я буду рада выйти замуж за Эдуарда.

Госпожа де Марсийи почувствовала всю самоотверженность порыва Сесиль и поняла, что, по крайней мере, с этой стороны ей нечего опасаться препятствий в осуществлении своих планов.

Дни шли за днями, не принося никаких изменений в положение несчастной семьи, если не считать того, что силы баронессы таяли; однако политические новости были достаточно благоприятны для роялистов; слух о том, что Бонапарт собирается вернуть трон Бурбонам, обретал более реальные черты; говорили о полном разрыве первого консула с якобинцами, уверяли также, будто бы король Людовик XVIII писал по этому поводу молодому победителю и получил в ответ два письма, не отнимавшие у него окончательно надежды на престол.

Тем временем пришло письмо от герцогини де Лорж; накануне она вернулась в Лондон и сообщала г-же де Марсийи о своем визите к ней на следующий день.

Эта новость доставила удовольствие и баронессе и Сесиль, но кто по-настоящему обрадовался, так это маркиза. Ей предстояло снова очутиться в своей среде, увидеть кого-нибудь, с кем можно поговорить и, по ее словам, очиститься от этих Дювалей.

Она пригласила Сесиль к себе в комнату, что случалось лишь при совершенно особых обстоятельствах, и посоветовала ей не говорить ни слова герцогине де Лорж о безрассудных брачных планах, в которые посвятила ее мать в минуту глубочайшего заблуждения. Те же рекомендации даны были и баронессе; заранее предугадывая все возражения своей знатной подруги, баронесса без труда пообещала маркизе все, что та пожелала.

На другой день в два часа пополудни, когда баронесса, маркиза и Сесиль собрались в гостиной, у маленького коттеджа остановился экипаж; раздался аристократический удар молотка в дверь, и через несколько секунд горничная доложила о г-же герцогине де Лорж и шевалье Анри де Сенноне.

Баронесса и герцогиня не виделись уже лет семь или восемь; они бросились друг другу в объятия, как две старинные подруги, чьи чувства не могли охладить ни время, ни разлука. Но и в этом порыве герцогиня не сумела скрыть того тягостного впечатления, которое произвели на нее видимые перемены в облике баронессы. Баронесса это заметила.