— Отдашь. После того, как раскрутишь свою школу танцев.

Почему-то ни у кого нет в этом никаких сомнений. Одна я трушу страшно.

По красной ковровой дорожке меня ведет сам Яблонский, что производит среди киношных дам локальный тайфун с цунами. Фильм публика принимает «на ура». Сцена, где я танцую для Иконникова, просто производит фурор. Иван был прав — все получилось настолько сильно, с таким чувством, на таком нерве и накале страстей, что оставить равнодушным этот эпизод не может никого.

А после премьеры, на неизменном банкете в честь создателей очередного «кина», Яблонский дарит мне подарок. Как всегда обставляет он это с присущим ему артистизмом и режиссерской хваткой. Оказывается, что из материалов, отснятых к той самой сцене танца, он смонтировал рекламный ролик. Очень коротко, очень ярко — танец для Иконникова, его полные искренней страсти глаза, капельки пота на губе, нервно сжатая рука, а потом общий план, где видна вся я. Выложившаяся после танца, усталая, но чертовски удовлетворенная я оборачиваюсь в кадр (даже и не помнила, что делала это), затем идет стремительный наезд на мое лицо. А после компьютерные кудесники сначала «снимают» с меня парик, оставляя вместо платиновых прядей мои рыжие кудри, «убирают» контактные линзы и прочий лишний грим. Выглядит это потрясающе — совершенно ясно, что с самого начала танцевала я, и только работа гримера делала меня похожей на Оксану Нефедову. Теперь же, когда грим снят, эротичный глубокий голос произносит: «Стань собой. Школа танцев Марии Ваго».

Убиться! Лучшей рекламы и не придумаешь!

— А еще, — говорит мне на ухо Яблонский, перекрикивая поднявшийся после просмотра ролика шум, — я сговорился с Кондратьевыми, и мы совместными усилиями заплатили за то, чтобы этот ролик покрутился на всех ведущих телеканалах в самое убойное время. И как раз тогда, когда фильм мой выйдет в прокат. Все еще будешь сомневаться в том, что твой бизнес-проект окажется успешным?

Смеюсь, отрицательно качаю головой и повисаю у него на шее. Все-таки он не мужик, а золото.

— Значит, ты согласна принять от меня этот дар?

Киваю, смеясь.

— Тогда скажи: «Да!»

— Да, — говорю я, и этот невозможный человек тут же цапает меня за правую руку, сжимает пальцы на ней в кулак, оставляя свободным только безымянный, после чего торжественно надевает на него диск с клипом.

Получается это так многозначительно, что по залу прокатывается веселый гомон, а журналисты кидаются к нам с камерами и фотоаппаратами наперевес. Яблонский ржет довольно. Убила бы паразита!

— Теперь как порядочная женщина ты будешь обязана на мне жениться.

— Не жениться, а выйти замуж.

— Ты же знаешь — с тобой я согласен на все. Можешь даже усыновить меня. Только тогда, если дело у нас когда-нибудь все-таки дойдет до постельки, то там у нас будет сплошной инцест…

Смеюсь.

— Что, слабо?

— На «слабо» только дураки ловятся.

— Попробуй, поймай!

— А слабо тебе, Ваня, вот прямо сейчас развернуться и отправиться кадрить кого-нибудь другого?

Обижается. Вижу, что обижается. Но в очередной раз делает вид, что на самом деле ему все равно. Скверно. Если раньше эти его обиды доставляли мне мстительное удовольствие (хотя совершенно непонятно, за что я ему мстила, ведь не за своего же теперь уже официально БЫВШЕГО мужа?), то теперь причиняют боль. Беру его за руку, крепко сжимаю ее и шепчу, привстав на цыпочки: