После плохо понимаю, что происходит. Все еще захваченная волной танца, позволяю ему утащить себя в темноту закулисья. Мне кажется совершенно естественным, правильным, что там он валит меня на кучу какого-то тряпья, задирает юбку, с треском лопнувшей материи стаскивает с меня специальные сценические панталончики — все в мелких рюшечках. Более или менее начинаю осознавать, что происходит, только когда Егор врывается в меня с таким напором, что я невольно вскрикиваю. Все-таки габариты у него, как опять-таки выражается мой отец, «призовые». Но боль проходит мгновенно, смытая совсем другим чувством. Как же я люблю его, как же я по нему скучала, как же мне не хватало его страсти, его желания, его запаха и вкуса! С восторгом вспоминаю, впитываю в себя его дыхание, хриплые, задушенные стоны, почти рык, который он издает, продолжая с силой вонзаться в меня.

Он кончает первым, когда я еще только «на подходе»… Обычно-то я успеваю, а вот сегодня что-то нет…

Когда я еще лежу, пытаясь прийти в себя, он уже на ногах. Запихивает свой прибор (ну папа!) в раззявленные джинсы, дергает молнию вверх, едва не прищемив самое ценное, а потом наклоняется ко мне и со всей дури отвешивает звонкую пощечину.

— Как, оказывается, мало я о тебе знал, женушка…

Уходит. И вот что это было? Откуда он взялся? И почему я такая везучая? Что б ему появиться или чуть раньше, или чуть позже. Так ведь нет — как раз, когда я зажигала на столе… А с другой стороны — какого черта?! Я что на этом столе групповым сексом занималась?!! И потом, если уж я так ужасна и так шокировала его своим танцем, чего ж он на меня кинулся как зверь голодный? От великого презрения что ли?

Сдерживая слезы, иду в артистическую, в которой осталась моя собственная одежда. Помыться бы еще. Егор-то в запале ни о каком безопасном сексе и не думал… Между ног липко, горячо и все пульсирует. И мышцы на внутренней стороне бедер дрожат мелкой припадочной дрожью… В гримерке нахожу банку с влажными салфетками. Стаскиваю с себя измятый и порванный костюм. Надорвал его и на груди тоже, зараза! И когда успел? Даже не заметила. Потом обтираюсь кое-как и натягиваю на себя свою амуницию. Ноги по-прежнему дрожат, руки тоже. В голове гулко и темно, как в закрытом на ремонт кинозале, где все «кино» уже давно кончилось. Исправно работают только слезные железы. Слезы так и капают из глаз одна за другой.

Понимаю, что на арену, в компанию, которая продолжает праздновать свадьбу, вернуться уже не смогу. Заплаканная, да еще и вон — на физиономии малиновым цветом налилась Егорова пятерня.

Иду к выходу. Туда, где меня дожидается мой мотоцикл. Стараюсь не шуметь, чтобы не дай бог не привлечь чьего бы то ни было внимания. И вдруг за кучей ящиков слышу голос моего отца… Звучит он глухо и в нем столько мольбы и страдания, что я невольно застываю на месте. Слышно плохо. С кем же он говорит? О чем умоляет? Очевидна только просительная интонация. И злой, резкий ответ его собеседника. А потом и вовсе звук удара и вскрик. Кидаюсь вперед, но в темноте зацепляюсь ногой за что-то брошенное в проходе и с грохотом врезаюсь в расставленные здесь же ящики. Когда поднимаюсь и наконец-то огибаю их груду, за ней никого уже нет.