— Маш, извините нас, пожалуйста. Просто у Яблонского такая репутация, а вы… Вы, Маш, такая… Ну, выглядите так, как его очередная пассия, а не как… Ну в общем, простите нас.

А вечером на мою голову падает отец. Его (и мой!) цирк развернул свой передвижной шатер на окраине Валдая, и он, даже не позвонив, просто объявляется в моей гостинице.

— Машушка-погремушка!

Бросаюсь ему на шею. Как же соскучилась!

— Похорошела. Такая вся чистенькая, гладенькая стала. Стрижка модная. И куда подевался мой вечно взъерошенный цыпленок?

Сам он тоже изменился. И не в лучшую сторону. Некогда мощная высокая фигура как-то осела, широченные плечи ссутулились и обмякли. И лицо какое-то нездоровое. Принюхиваюсь. Нет, перегаром не пахнет.

— Не нюхай, не нюхай. Бросил я, Маш. Совсем завязал.

Хорошо, если так… Папа начал пить после того, что произошло с мамой. Причем, если раньше вообще почти что в рот не брал, то тут сразу в такой штопор ушел, что жуть. Домой его вечером только на руках и приносили. Как утром приступал к опохмелу, так и заканчивал вечером уже в «состоянии не стояния». Как раз в это время я и начала постигать дворовые премудрости, оказавшись по сути дела предоставлена сама себя. Меня спасло только то, что цирковые актеры нашего передвижного балаганчика привыкли жить одной общей семьей. Я стала чем-то вроде цирковой «дочери полка». Мной занимались все. И никто в то же время. Поэтому росла я еще тем сорванцом. Умела понемногу все, что делали в нашем цирке. И за животными ухаживала, могла справиться даже с задурившим тигром. Вместо утренней зарядки «работала» акробатические номера. Скакала на лошадях, могла жонглировать чем угодно и сколь угодно долго. Ну ножи-то я, естественно, научилась метать еще до всего этого.

Я и мотоциклами-то занялась просто потому, что именно ребята, которые исполняли в нашем цирке трюки на моциках, почему-то уделяли мне больше всего внимания. Сначала использовали «бесплатный детский труд» — поручали мне всякую работу по обслуживанию мотоциклов, которая не требовала знаний и физической силы, но занимала массу времени и была нудной и грязной. Потом стали поручать и более ответственные дела. Так что я к 13 годам мотоцикл знала лучше, чем таблицу умножения. И ездить на нем могла как угодно — хоть стоя, хоть без рук, хоть с ногами на руле, хоть сидя задом наперед.

При этом парни не в то время, ни позже, ни намеком, ни взглядом, ни пол-словом не попытались направить меня в сторону своих постелей. Видимо для них это стало молчаливым, но очень строгим, неукоснительно соблюдаемым запретом. А ведь так-то они себе ни в чем не отказывали. Трахали, как говорится, «все, что шевелится». Спали вместе или по очереди с циркачками, зрительницами, продавщицами на рынке, горничными в гостиницах, милиционершами, санитарными врачихами и пожарницами, которые регулярно заходили к нам с разного рода проверками. Как-то даже оприходовали на троих даму-мэра в одном из городков…

А потом я попалась на глаза моему будущему тренеру. И все. Это решило мою дальнейшую судьбу. Он практически насильно забрал меня из цирка и пристроил в какой-то интернат. Пару раз я сбегала, но кроме цирка бежать мне было особо некуда, и рано или поздно Иван Сергеевич приезжал, забирал меня и пристраивал в новый детский дом, откуда я продолжала регулярно ездить к нему на тренировки. Он носился со мной, словно был моим вторым отцом. Только непьющим, а потому куда более надежным. Конечно, я никогда не любила его так, как своего родного папу, но до сих пор отношусь к нему с огромным уважением и искренней привязанностью.