Он стоял весь в слезах, да и мне признаться не стыдно — я тоже плакала. Мейлдон покрыл ему голову мешком и подошел к своему рычагу. Ярнелл мне лицо ладонью закрыл было, но я ее оттолкнула. Все увижу сама. Без дальнейших промедлений Мейлдон дернул, створки люка раскрылись посреди, и трое убийц со стуком рухнули к своему последнему суду. Толпа зашумела, будто ее в лицо ударили. Двое белых больше не подавали признаков жизни. Медленно крутились на тугих веревках, а те поскрипывали. Индеец вверх-вниз дергал ногами и руками — у него начались спазмы. Это было самое скверное, и многие отвернулись в отвращении и поспешили по домам — ну и мы с ними.

Нам сказали, что индейцу шею не сломали, как двум прочим, и он там еще полчаса-больше душился и болтался, и только потом врач признал его мертвым и велел опускать. Говорят, в тюрьме индеец похудел, поэтому был слишком легкий, такого толком не повесишь. Я потом выяснила, что за всеми своими казнями из верхнего окошка суда наблюдал сам судья Айзек Паркер.[16] Видать, из чувства долга. Поди пойми, что у человека на сердце.

Можете, наверное, представить, как нам было мучительно прямо с этого отвратительного зрелища прийти в похоронное бюро, где мертвым лежал мой отец. Однако закончить требовалось. Я не из тех, кто морщится или раком пятится от неприятного дела. Гробовщиком был ирландец. Завел нас с Ярнеллом в комнату, где было очень темно — это потому, что окна там закрасили зеленым. Любезный такой ирландец, сочувствовал нам, только мне гроб не очень понравился, в который он папу положил. Гроб стоял на трех низеньких табуретках и строган был из сосновой доски, толком даже не обтесали. Ярнелл снял шляпу.

Ирландец говорит:

— Он? — и свечку подносит к лицу. Тело было обернуто белым саваном.

Я говорю:

— Это мой папа и есть.

Стою и смотрю на него. Нет, ну какая жалость! Том Чейни за это заплатит! Не успокоюсь, пока щенок луизианский в аду не будет жариться и орать!

Ирландец говорит:

— Коль захочите его поцеловать, можно, ничего.

А я ему:

— Нет, закрывайте.

Потом мы зашли к нему в контору, и я подписала какие-то бумаги коронера. Гроб и бальзамирование стоили что-то за шестьдесят долларов. Перевозка в Дарданеллу — 9,50.

Ярнелл меня вывел из конторы, говорит:

— Мисс Мэтти, этот человек хочет вас надуть.

А я отвечаю:

— Ну, торговаться мы с ним не станем.

Он говорит:

— На то и расчет.

А я ему:

— Ну и пускай.

Уплатила я ирландцу деньги, квитанцию взяла. Сказала Ярнеллу, чтоб от гроба ни на шаг, пусть его как положено в поезд погрузят, аккуратно и не бросают, а то кто знает этих безмозглых грузчиков на железной дороге.

А сама пошла к шерифу. Старший шериф отнесся ко мне хорошо, про убийство все подробности рассказал, но меня разочаровало, насколько мало сделано к поимке Тома Чейни. Ему даже имя перепутали.

Шериф говорит:

— Нам вот что известно. Роста он малого, но сложен хорошо. На щеке — черная отметина. Фамилия Чемберз. Сейчас на Территорию ушел, и мы считаем, что он в сговоре со Счастливчиком Недом Пеппером, который во вторник ограбил почтовую коляску на реке Пото.