Толком женского лица он не увидел. Не успел повернуть голову, как сзади ему сдавили горло, под правую скулу вошла игла, и сознание померкло практически моментально…

Он не видел, как его везли по направлению к Западному шоссе, как машина свернула с дороги, не доехав до стационарного поста ДПС, объехала осинник, проследовала мимо дачного поселка и въехала в заброшенную деревню, состоящую из нескольких дворов. Люди здесь не жили, здесь не было ни воды, ни электричества, зато имелось постановление мэрии об удалении с карты населенного пункта под названием Новость и приказ о сносе домов, на месте которых через энное число лет вырастет новый коттеджный поселок. Он ничего не чувствовал – как его выгружали из машины, тащили в замызганный двор, мимо строения с просевшей крышей, по огороду, заросшему бурьяном, к покосившейся постройке, напоминающей скворечник…

Очнувшись, он захрипел, начал дергать головой. Ужас пронзил тело! Что за бред? Он плавал по горло в дерьме, и не только в фигуральном, но и в буквальном смысле! Весь – в дорогом костюме за тысячу евро, со всем своим чувством высокого мужского достоинства. Зловонная жижа бурлила у самого рта, попала в горло – его мгновенно вырвало. Потом дошло – если он не хочет наглотаться еще раз, то нужно успокоиться, прояснить ситуацию. Высоко задрав голову, принялся дышать ртом, чтобы не чувствовать потрясающего аромата. Но не мог, и снова его тошнило… Через какое-то время он обнаружил, что стоит на дне выгребной ямы, до краев заполненной застарелыми нечистотами. Руки вытянуты в стороны, связаны в запястьях прочными веревками, а другие концы веревок прикреплены к железнодорожным костылям, забитым в пол покосившегося сортира. Иначе говоря, Олег Миронович был распят, хотя и не был богом. Вязкая жижа, в которую его погрузили, сковывала движения, все, что он мог делать, – это вертеть головой.

У сортира сохранились три стены. А перед глазами был проем, за которым высились колосья бурьяна, просматривалась съехавшая набок крыша деревенского домика. А буквально в паре метров возвышался трехногий штатив, который венчала портативная цифровая камера. Красный огонек под линзой объектива и тихое жужжание свидетельствовали о том, что запись шла. От камеры куда-то за угол сортира тянулся черный провод – очевидно, к устройству для дистанционного управления записью.

– Помогите… – неуверенно прохрипел депутат.

Ответом было тоскливое молчание.

– Помогите же… – повторил он и потянул на себя руки. Веревки и костыли держали прочно, но нагнать волну он сумел. В горле забулькало, он издал какой-то фыркающий звук, сменившийся звуками рвоты.

– Добрый день, Олег Миронович, – произнес металлический, лишенный интонаций голос, и депутат застыл, покрываясь потом от ужаса. Страх накрыл с головой. Неужели и его туда же?! Он был в курсе, что творится в городе, втайне злорадствовал над «товарищами по оружию», молился, чтобы ничего подобного не случилось с ним, но вроде и не должно было, что он такого сделал?! Зачем они снимают, мать их?! Нет, не может быть, невероятно…