А еще Дюбель рассказывал о свалке, чьи гигантские терриконы возвышались по ту сторону Волхонки. У подножия терриконов копошились аборигены, грязные, оборванные, презираемые даже среди бомжей. Мусорное эльдорадо давало им всё: еду, одежду, курево и жильё. Они не брезговали даже чайками с вороньём – добывали птиц с помощью самодельных луков и пращей.

– Что с них возьмёшь, – говорил Дюбель. – Свалочники.

Юркан слушал его, согласно и презрительно кивая головой, но потом вдруг спохватывался: а я-то сам до чего нынче дошёл? Я-то сам, а?.. «Нет, – трезво возражал внутренний голос. – Ты здесь из-за временных трудностей и ни в коем случае не навсегда. Ты сейчас сядешь в собственную машину и поедешь в собственную квартиру. И будешь за своего среди людей, даже не подозревающих о существовании свалочников. И, если тебе вздумается зайти в богатый магазин с зеркальными витринами и дорогими товарами, тебя оттуда не выкинут. А свалочники чуть не на иловых картах живут, и воняет от них соответственно…»

Расположенные поблизости иловые карты действительно жутко воняли. Причём на километры кругом. Поскольку ил, который на этих картах вылёживался, был вовсе не то, что образуется на дне лесных озёр и чистых речушек. Это был чёрный, как чернила, липкий, как нефть, и невыносимо смердевший осадок, остававшийся после очищения городских стоков. Его складировали на означенных картах якобы для обеззараживания, а на самом деле просто потому, что никто не мог придумать, что же с ним делать. Зараза, соответственно, никуда не девалась, а, наоборот, убивала и уродовала всё, с чем соприкасалась. Реки, ручейки, зелень, произраставшую по берегам… И дальше всё прочее, входившее в пищевую цепочку. Что ни год, обширный бомжестанский фольклор обогащался сюжетами, достойными «Пикника на обочине». Только у питерских филологов всё не находилось времени изучить этот фольклор. Филологи предпочитали записывать легенды Ботсваны. А у городских властей, занятых престижными проектами и празднествами, ну хоть тресни, не находилось денег на искоренение иловых карт. Видимо, их дачи располагались совсем в другой стороне…

– Ну ты, Дюбель, энциклопедист… – проговорил Юркан. Сказал и на секунду успел решить, что «негр» чего доброго не поймёт учёного слова, но тот понял, усмехнулся и стал рассказывать про само кладбище.

Однако всласть порассуждать не успел.

У костерка, призванного отгонять комаров, появился по обыкновению хмурый Сан Саныч. Втянул носом не успевшие развеяться запахи шашлыков, сплюнул в сторону и объявил:

– Сегодня выходим в ночь. Особый тариф.

Юркан для начала по-детски огорчился: «Ну вот, а как же домой?..» Потом мысленно возликовал, согретый словами «особый тариф»: пиастры, пиастры!.. И лишь в-третьих сообразил, что, кажется, в самый первый раз оказался допущен к тёмной стороне кладбищенского бизнеса. О которой, естественно, был, как любой россиянин, премного наслышан. Но слышать – это одно…

Примерно через час они тихо, почему-то оглядываясь, собрались у контейнера и предстали пред мрачным Сан Санычем.