Филиппович в сердцах слишком резко вывернул руль, и тяжеловесную габаритную машину повело в сторону, чуть было не сбросило в запорошенный глубокий кювет. Он даже от досады загнул трехэтажным. И, миновав опасный участок, смахнув со лба капельки пота, плавно и очень аккуратно затормозил. Распахнул кабину и выбрался на воздух подышать. «И Андрюха, стервец, «недоступен», – снова вернулся в мыслях к еще одной не дающей покоя неприятности. – Мог ведь и нарваться на большие проблемы, со своим-то характером, если, не дай бог, Алинины шисенята на него наехали. Он такой!.. Не смолчит!»
И Глотов вдруг понял, что все эти неурядицы, участившиеся в его жизни в последнее время, – не самое главное из того, что неотвязно его беспокоит, постоянно берендит душу. Но главное даже не то, что с каждым днем все трудней становится сохранять свою «независимость» в давно и прочно занятой им нише нелегального бизнеса... Все это – сущие мелочи по сравнению с тем, что в крае грядет, он это чувствовал всем своим нутром, новый и еще более страшный, чем в девяностые, глобальный передел собственности и сфер влияния среди власть имущих. Вот уже второй год он внимательно отслеживал постепенно меняющуюся обстановку в Приморье, не пропуская ни одного выпуска «Местного времени» на втором канале, вдумчиво вчитывался в каждую строчку местных газет. И то, что он выуживал оттуда и из массы других источников для своего нового «пазла», его совсем не радовало. Все это: и озвученные на самом высоком уровне гигантские цифры намеченных Минфином капиталовложений в краевое «обустройство», и зачастившая в край в последнее время Генпрокуратура, и повышенная активность местных чиновников всех мастей, в том числе и воровской, – точно ложилось в обозначенную схему. Все это служило неоспоримым доказательством того, что новая битва за власть и «бабки» приближается со скоростью цунами. И такой мелкой пешке, как он, придется в буквальном смысле вывернуться наизнанку, чтобы уцелеть в этот схватке «монстров»... Тогда, в девяностых, это ему удалось. Удалось ценой кровавого пота и крокодильих слез. Как будет теперь, он не знал. Хватит ли для этого оставшихся, порядком потраченных сил? Ведь снова придется долго и мучительно, постоянно рискуя собственной шкурой, выстраивать всю систему взаимоотношений с новыми «волками» и «волчатами», теми, что придут на смену нынешним...
Глотов поднялся на последнюю перед затяжным пологим спуском сопочку и еще издалека заметил черный квадрат на месте зимовья. В груди заныло так, что вдруг захотелось заорать в голос – он же ждал, он готовился подспудно к чему-то подобному! Он предвидел, что вся эта возня с дорофеевскими добром не закончится! Все к тому шло...
Стоял у жуткого, безобразного, как бельмо на глазу, пепелища и рассеянным взглядом перебирал гору обугленных головешек в надежде найти хоть что-нибудь, хоть какую-нибудь зацепку, говорящую о причинах произошедшего. Искал и не находил, ежась от мысли о том, что теперь может последовать за этим полным беспределом, в какой чудовищный узел могут теперь сплестись и так уже непростые отношения с совсем одуревшей Алиной. Надо было что-то делать, что-то немедленно предпринимать, ну хотя бы, для начала, убраться подальше от этого злополучного места и привести в порядок голову. Но он продолжал бродить вокруг останков сожженного барака, утопая по колено в снегу. Продолжал, пока наконец не нашел то, что искал – темно-бурые, как гроздья замерзшей калины, пятна на снегу.