Лотрек взбунтовался. Он упорно требовал денег. Это «стало у него навязчивой идеей». Начались пререкания, ссоры… Жуаян вмешался в это щекотливое дело, стараясь смягчить конфликт. Лотрек считал себя несправедливо обиженным и вел себя как вспыльчивый ребенок, который упорно твердит «нет», если его резко обрывают. Он требовал денег вовсе не для того, чтобы их иметь, тратить на себя, а главным образом из непреклонного желания утвердить свое «я», отвоевать «право на свободу», право распоряжаться собой. И вот, «одержимый стремлением доказать, что он еще существует», пренебрегая опекой Вио, Лотрек принялся демонстративно пить, и, возможно, даже больше, чем ему хотелось.

В таком состоянии он 30 июня отплыл из Гавра в Бордо. В Tocca он успокоился. Там он пребывал до конца сентября, а остальную часть осени – в Мальроме.

Стояла великолепная погода. В парке, в тени желтеющих деревьев, Лотрек, сидя на корточках в кругу детей у пруда, перекатывал на листьях водяных лилий отливающие всеми цветами радуги капельки росы. Дети восторгались нежными красками, которые внезапно появлялись и исчезали[221].

Краски, живопись… Tocca снова «подремонтировал» Лотрека. «Кричите во всю глотку!» – приказывал он детям, довольный тем, что заставил «вздрогнуть взрослых» и гувернантку, которая, услышав этот гвалт, «с осуждающим видом хмурила брови»[222]. У него снова появилось желание рисовать и писать. В столовой, над камином, он начал на стене портрет Вио. Это была шутливая картина – на фоне сине-зеленого моря на палубе судна стоял Вио в красной форме адмирала, на голове у него был парик, повязанный сзади лентой, а на руках перчатки с крагами.

Продвигалась работа вяло. С каждым днем Лотрек писал все медленнее. Он уехал из Мальроме, так и не закончив картину. Но желание писать не покинуло его.

Во всяком случае, приехав в Бордо – Лотрек решил провести зиму там, а не в Париже, – он сразу же стал подыскивать себе мастерскую, а поселились они с Вио на улице Кодеран, 66. Мастерскую Лотрек снял у торговца картинами Имберти, на широкой, зеленой улице Порт-Дижо, где находилось интендантство. Собственно говоря, это была не мастерская, а склад – большой зал, свет в который проникал только через слуховое окно.

Почти с прежним рвением Лотрек принялся за работу. Бурная, лихорадочная деятельность. Но какая нервозность! «Я усиленно тружусь», – пишет он Жуаяну 6 декабря. Очарованный «Прекрасной Еленой» в «Гран-театр», он говорит: «Я уже вижу, что должен написать» – и тут же добавляет, уточняя: «Елену играет толстая шлюха по имени Косита».

Через несколько дней после этого спектакля он вместе с главным редактором «Птит Жиронд» присутствовал в том же театре на опере Исидора де Лара «Мессалина». «Как это прекрасно! Как прекрасно!» – то и дело громко повторял он. Публика вокруг возмущалась, но его это не смущало. «Она божественна», – воскликнул он, указывая на главную исполнительницу, мадемуазель Ганн, и внезапно, не сказав ни слова своему спутнику, встал, толкая зрителей, пробрался к выходу и ушел. Два дня, запершись в мастерской, воодушевленный этим спектаклем, он работал над эскизами