— Черт подери! — рявкнул Сомс. — Вы что, лекции сюда читать приехали? Будете вы лечить лошадь или нет?

Я повернулся к конюху.

— Наденьте на него недоуздок, и я его осмотрю.

Недоуздок был надет, и конь остановился. Он стоял, весь дрожа, и застонал, когда я провел ладонью от ребер к локтевому отростку, нащупывая пульс. Пульс оказался хуже некуда: сверхучащенный и нитевидный. Я отвернул веко. Слизистая оболочка была темно-коричневого цвета. Термометр показал 38ºС.

Я оглянулся на Сомса:

— Мне нужно ведро воды, мыло и полотенце. Будьте так добры.

— Это еще зачем? Еще ничего не сделали, а решили помыться?

— Я решил провести ректальное исследование. Будьте добры, принесите мне воду.

— Господи помилуй! Это что-то новенькое! — Сомс устало провел рукой по глазам и вдруг набросился на конюха. — Ну хватит прохлаждаться! Притащи воды, и, может, дело сдвинется.

Когда принесли воду, я намылил руку и осторожно ввел ее в прямую кишку коня. Я ясно ощутил смещение тонких кишок влево и напряженное вздутие, которому там быть не следовало. Едва я прикоснулся к вздутию, как лошадь вздрогнула и застонала.

Я вымыл и вытер руки. Сердце у меня бешено билось. Как мне поступить? Что сказать?

Сомс то выходил из денника, то снова входил, что-то бормоча, а изнемогающий от боли конь извивался и дергался.

— Да держи ты чертову тварь! — прикрикнул Сомс на конюха, сжимавшего недоуздок. — Чего ты зеваешь?

Конюх ничего не сказал. Он ни в чем не был виноват, но посмотрел на Сомса пустым взглядом.

Я глубоко вздохнул.

— Все симптомы указывают на одно: у этой лошади непроходимость.

— Ну пусть по-вашему. Пусть непроходимость. Так сделайте что-нибудь, чего вы ждете? Мы что, всю ночь тут простоим?

— Сделать ничего нельзя. Это неизлечимо. Остается только как можно скорее избавить его от страданий.

Сомс нахмурился.

— Неизлечимо? Избавить от страданий? Что вы такое болтаете?

Мне кое-как удалось сдержаться.

— Я жду, чтобы вы разрешили мне сейчас его пристрелить.

— Это вы о чем? — Сомс даже рот открыл.

— О том, что его следует немедленно пристрелить. У меня в машине есть специальный пистолет.

— Застрелить! — Сомс, казалось, вот-вот задохнется от ярости. — Совсем с ума сошли! Да вы знаете, сколько он стоит?

— Это никакого значения не имеет, мистер Сомс. Он весь день терпел невыносимую боль, и он умирает. Вам следовало вызвать меня давным-давно. Он может протянуть еще несколько часов, но исход предрешен. И он все время будет испытывать дикую непрерывную боль.

Сомс зажал голову в ладонях.

— Господи, за что? Его милость за границей, а то я бы дозвонился ему, чтобы он вас образумил. Повторяю, будь тут ваш хозяин, он впрыснул бы ему чего-нибудь и за полчаса поставил бы на ноги. Послушайте, а может, подождем мистера Фарнона? Пусть он его посмотрит.

Что-то во мне радостно отозвалось на это предложение. Впрыснуть ему морфия и убраться отсюда. Переложить ответственность на кого-нибудь другого. Так просто! Я взглянул на коня. Он уже опять кружил по деннику, спотыкался и шел, шел по выбитой в торфе дорожке в безнадежной попытке уйти от боли. Я смотрел на него, а он вдруг поднял мотающуюся голову и жалобно заржал. Непонимающе, безутешно, безнадежно. И я не выдержал: стремглав бросился к машине и достал пистолет, предназначенный для убоя животных.