Она быстро накрыла на стол, поставила парадные тарелки и уже собиралась зажечь свечи, когда он внезапно возник на пороге кухни. Бросил на нарядную сервировку взгляд, в котором не читалось ни намека на радость.

Она улыбнулась:

— Ты не погасишь верхний свет?

Немного поколебавшись, он все же выполнил просьбу. Она вытащила шампанское, сняла проволоку и выкрутила пробку. На столе стояли бокалы, которые им подарили на свадьбу. Он так и стоял в дверях, не проявляя ни малейшего намерения идти навстречу.

Она подошла к нему и протянула бокал:

— Прошу!

Сердце громко стучало. Почему он не хочет ей помочь? Он что, собирается выставить все ее попытки на посмешище?

Она вернулась и села за стол. На мгновение показалось, что он сейчас уйдет обратно в кабинет. Но он все же сел к столу.

Тишина — словно еще одна стена в комнате. Ровно посередине стола, так что они сидят по ее разные стороны.

Она смотрела в тарелку, но есть не могла. На соседнем стуле лежали билеты. Интересно, он заметил, что у нее дрожат руки, когда она протягивала ему сквозь эту стену голубую пластиковую папку?

— Вот, пожалуйста.

— Что это?

— Мне кажется, что-то хорошее. Посмотри!

Она наблюдала, как он открывает папку. Он всегда мечтал съездить в Исландию. Активный отдых. Который вечно не удавался. Она предпочитала проводить отпуску моря и всегда сама планировала и покупала туры.

— Я подумала, пусть на этот раз Аксель останется у родителей, а мы в виде исключения поедем вдвоем.

Он посмотрел на нее так, что она испугалась. Никогда и никто не смотрел на нее с таким уничтожающим холодом. Положив папку на стол, он встал и произнес, глядя ей прямо в глаза, чтобы убедиться что до нее доходит каждое слово:

— На свете нет ничего, абсолютно ничего такого что я хотел бы делать вместе с тобой.

Каждый слог как пощечина.

— Если бы не Аксель, я бы давно ушел.

Психотерапевт Ивонн Пальмгрен настояла, чтобы так называемый первый разговор состоялся в палате Анны. Юнас не возражал, по крайней мере навязчивые ритуалы там отступают. Слабо представляя, чем этот разговор может быть полезен, он согласился прийти — просто из опасения, что ему не позволят больше тут ночевать, если он откажется с ними сотрудничать.

Она сидела на стуле у окна. Лет пятьдесят — пятьдесят пять. В белом халате, наброшенном поверх красного свитера и серых брюк. На пышной груди — игрушечное ожерелье из крупных ярких пластмассовых бусин, в нагрудном кармане четыре гелевые ручки кричащих неоновых расцветок. Наверное, этими веселыми красками она пытается закрашивать мрак в душах пациентов.

Он сидел на краю кровати Анны, держась за ее здоровую правую руку.

Он физически ощущал на себе взгляд женщины, сидящей у окна. И знал, о чем она думает.

— Как, по-вашему, с чего мы можем начать?

Повернув голову, он посмотрел на нее:

— Понятия не имею.

Он пришел, как договорились, остальное не его дело, пусть сама думает. Разговор нужен не ему, а муниципалитету — чтобы с чистой совестью закончить реабилитацию Анны и без лишних проблем позволить ее мозгу умереть. Но его им никогда не удастся перетащить на свою сторону.