– А мы с вами не разговаривали? Простите, но в гриме я вас не могу узнать.

– Звягин, Иван Звягин. Меня все эти дни в театре не было, у меня ни спектаклей, ни репетиций. Так что мы с вами не встречались.

Звягин! Тот самый Ванечка Звягин, о котором рассказывала Люся Наймушина. Тот самый Звягин, который привел в гримерку девушку-поклонницу и нарвался на Богомолова, из-за чего вышел конфликт и возникли финансовые трудности… Что ж, можно поговорить, только, конечно, не о том, о чем поведала Наймушина. Если сам расскажет – хорошо, а если промолчит – показательно.

– У меня следующий выход только во втором акте, так что минут тридцать у нас есть. Пойдемте?

Он, казалось, ни секунды не сомневался в том, что Насте захочется с ним беседовать. Видно, актер так привык к обожанию поклонниц, что уверен: они душу продадут за счастье лицезреть его и разговаривать с ним хотя бы две минуты. Настя посмотрела туда, где стоял Чистяков, – муж был целиком поглощен происходящим на сцене. Пожалуй, он и не заметит ее отсутствия. А во время антракта Лешка найдет, чем себя занять, будет наблюдать за закулисной жизнью.

Она наклонилась к Федотову.

– Саша, я пойду поговорю со Звягиным, оставляю мужа на ваше попечение, ладно?

– Конечно, – кивнул Федотов, переключая какие-то рычажки на встроенном в стол пульте, – не беспокойтесь, я за ним присмотрю.

– Где мы можем поговорить? – спросила Настя, идя рядом с Бегемотом по коридору.

– Давайте поднимемся ко мне в гримуборную, там спокойно, никто не помешает.

– А как же правила внутреннего распорядка? – с улыбкой напомнила она. – Вам ведь запрещается принимать посетителей в гримерках.

– Да ну! – весело махнул рукой Звягин. – Все равно все нарушают. Тем более Льва Алексеевича нет, так что все вразнос пошли. Как говорится, кот из дому – мыши в пляс.

Они поднялись на тот этаж, где располагались гримуборные, и повернули в «мужскую» сторону. Гримерка Звягина была захламленной и тесной, в нее, кроме диванчика для отдыха, шкафа для одежды и умывальника, были втиснуты три гримировальных стола.

– Как же вы тут втроем помещаетесь? – изумилась Настя.

– А нас никогда не бывает трое, иногда – двое, а чаще получается так, что актер один. Обитатели одной гримерки, как правило, не пересекаются в одном спектакле. Ну, – он картинно уселся на диванчик, – я готов, спрашивайте. Если вас интересует, знаю ли я, кто ударил Льва Алексеевича по голове, то отвечаю сразу: не знаю. И даже не предполагаю.

Он отвечал на вопросы с видимым удовольствием и очень артистично, при этом приклеенные на черное лицо длинные кошачьи усы угрожающе топорщились, а подведенные фосфоресцирующей краской глаза бешено сверкали.

– Может ли артист убить в принципе? А почему нет? Нет, из наших, конечно, никто не может, это точно, но, вообще-то, почему нет? Актер – такой же человек, как и все остальные, в нем тоже кипят страсти, обиды, ревность, а уж зависть-то – и говорить нечего. Зависти в актерской среде – хоть лопатой греби. А в отношении режиссера какая может быть ненависть? История еще не знает случаев, чтобы актер убил режиссера, у которого он снимается или играет. Потому что с нами, с актерами, мирно работать невозможно, мы же как дети, мы безответственные, лживые, злые, жестокие, хулиганистые. То кто-то пришел не в форме, чтобы не сказать пьяным, то актриса ноет, что она плохо выглядит и сегодня сниматься не может, кто-то не выучил роль, кто-то опоздал, кто-то валяет дурака, потому что у него такое настроение. И вообще, с нами, с актерами, очень трудно, вы это поймите, с нами по-хорошему нельзя, мы хорошего обращения не понимаем, с нами можно только криком, руганью, матом, тогда можно еще как-то справиться. Поэтому обстановка скандала на съемочной площадке или во время репетиции – это совершенно нормально, не надо на это обращать внимание и думать, что это какой-то конфликт, из-за которого и убить могут. Не могут, зарубите это себе на носу. Актер-убийца – это нонсенс. Они даже из ревности или мести не убивают, они по-другому устроены и по-другому решают свои внутренние проблемы. Они и страдать-то по-человечески не умеют, потому что преданы своей профессии и как чуть страдание – так в копилку, в копилочку, и холят его, лелеют, рассматривают со всех сторон, запоминают, для работы все пригодится. Ведь нормальный человек для чего убивает? Для того чтобы избавиться от какой-то эмоции, которая мешает ему жить, не дает дышать. Ненависть, например, или там ревность, или обида, или еще что. А актер со своей такой эмоцией ни за что не расстанется, она не мешает ему жить, наоборот, она дает ему новые краски для ролей, новые нюансы, новый взгляд. Настоящий артист всегда вцепится в эту эмоцию, как нищий в прохожего.